Бабочки в аквариаумы

******************************************

ВЛАДИМИР   КОНЬКОВ.

БАБОЧКИ  В  АКВАРИУМЕ

ДЕЙСТВУЮЩИЕ  ЛИЦА

ВАЛЕРИЯ
МАРИНА
ЕВГЕНИЙ
ВАЛЕРИЙ

Комната. На окнах драпировки. Сквозь них пробивается солнечный свет. Ослепительными лучами он проникает в комнату. Порой, из-за его ослепительной кинжальной яркости, обстановка сцены трудно просматривается…
В  пространстве между окон видно огромное, темное, от пола до потолка, зеркало в резной раме. В почти хаотическом беспорядке стоят несколько кресел в чехлах. На них разложены всевозможные вещи: картонные коробки открытые и полуоткрытые. Некоторые коробки перевязаны цветными лентами, украшены бантами, некоторые, в “по-новогоднему” смотрящейся, красивой оберточной бумаге. Уже развязанные ленты свисают с кресел, с зеркала и даже люстры. Оберточная бумага, сорванная  с распечатанных коробок, блестит во всевозможных местах комнаты. Она, наверное, шевелится при резких движениях людей, или от неожиданных сквозняков; оберточная бумага должна постоянно  шуршать под ногами, несмотря на то, что, на полу, во всю величину комнаты, расстелен ковер, теплого красно-коричневого оттенка. И шторы на окнах, и чехлы на креслах и чехол на огромном в четверть комнаты, рояле, одного тона,  они подобранны в несколько будоражащей душу гамме.
В комнату ведут две ослепительно белых двери. Одна из дверей  стремительно распахивается и в нее вбегает юная девушка в подвенечном платье. Это – Марина. С её появлением освещение комнаты мгновенно меняется. Солнечные лучи несколько блекнут, и только когда платье невесты попадает под них, оно словно вспыхивает ослепительным фотоблицем, несмотря на то, что через отворённую дверь, комнату заливает яркий дневной рассеянный свет.
Марина останавливается перед зеркалом и начинает примерять то фату, то блендоранж, не зная, что выбрать.
Следом за ней в дверях появляется Валерия. Она в черных брюках, белой блузке и темном длиннополом  пиджаке. Прислонившись к косяку, Валерия некоторое время молча смотрит на мечущуюся по комнате Марину, затем достает  сигареты, зажигалку, привычно, и эффектно закуривает.  Короткая   стрижка, белые, почти серебристые волосы, не смотря на все ее женское совершенство, делают Валерию похожей на  прелестного молодого человека.

МАРИНА. Не кури сюда. У меня будет болеть голова…
ВАЛЕРИЯ. Извини.
Валерия отворачивается от Марины, и курит, выпуская дым в другую комнату. На Марину посматривает через плечо.
МАРИНА. А кольцо, какое надеть?  Или сегодня никакого не надо, кроме обручального?
ВАЛЕРИЯ.  “Пару моих колец носи бледноликая! Кликала – и накликала теневой венец”.
МАРИНА (оборачивается к ней) Что?
ВАЛЕРИЯ. Ничего?
МАРИНА. Словно меня хоронят, а я не под венец иду?
ВАЛЕРИЯ. “Под венец иду”. Под венец! Странно все это звучит в двадцать первом веке?
МАРИНА. Для меня сегодня всё странно звучит. Так боюсь,  что-нибудь перепутать.
ВАЛЕРИЯ. Что перепутать?
МАРИНА (взглянув на неё). Ну, под какую руку взять, с какой стороны встать, на какой палец кольцо надеть, “Да”, когда сказать…
ВАЛЕРИЯ. Когда спросят. Глупости, какие глупости тебе  в головку приходят. Будь спокойна, Кай.
МАРИНА. Кай! Ты помнишь, как меня звали в детстве?
ВАЛЕРИЯ. Конечно.
МАРИНА. А  ты не знаешь, почему Кай, а не Герда, например?
ВАЛЕРИЯ. Ты маленькая была очень похожа на мальчика. Кто не знал, так и думали, что ты такой хорошенький мальчик. А ещё Иван Николаевич, твой папа, часто читал тебе эту сказку. Уж не знаю, что ты в ней понимала, но все просила: “Кай, Кай, Кай!”. Так и стала Каем. А я Снежной королевой.
МАРИНА. Да. А почему, Снежной королевой?
ВАЛЕРИЯ. Мы с тобой в это играли.
МАРИНА. Но, почему, опять же, не Гердой?
ВАЛЕРИЯ. Снежная королева была красивая. Я тоже хотела быть красивой.
МАРИНА. Ты красивая.
ВАЛЕРИЯ. Правда?
МАРИНА (взглянув на неё). Очень.
ВАЛЕРИЯ (пауза). Ты и сейчас, так считаешь?
МАРИНА. Я о «сейчас» и говорю. Про «тогда» я плохо, что помню…
ВАЛЕРИЯ. И ты красивая.  Даже в этом платье.
МАРИНА. Свадебное платье  любой девочке к лицу. Наверное, это потому, что каждая мечтает об этом с детства и порой, всю жизнь.
ВАЛЕРИЯ. Ну, положим, не каждая…
МАРИНА. Что?
ВАЛЕРИЯ. Ничего. Собирайся, собирайся…
Марина возвращается к своему туалету.
МАРИНА. Герда, я думаю,  тоже была красивая.
ВАЛЕРИЯ (ревностно). Ты, правда, так думаешь?
МАРИНА. Да…
ВАЛЕРИЯ (раздражённо). Не знаю…  Так, смазливая мордашка и больше ничего.  Она была счастлива, до приторности. Даже в своём несчастье.  У нее было всё: её все любили – и бабушка, и сказочник…. Наконец, эта замарашка, Маленькая разбойница.  Эта просто, с ума по ней сходила. (Презрительно скривив губы.) А принц?
МАРИНА. Какой Принц?
ВАЛЕРИЯ. Тот ещё Принц. Из того разорванного королевства. Ну, помнишь в фильме? Он же готов был из-за неё бросить свою глупую Принцессу. Как только он удержался, и не затащил её в свою королевскую кровать. Королевская кровать широкая: там места  хватило бы и для троих.
МАРИНА. Ты что, Валера, ты что?! Это же была всего на всего только сказка.
ВАЛЕРИЯ. Глупенькая, что ты знаешь о сказках? Ты только знаешь, как они начинаются. А чем они заканчиваются, ты знаешь?
МАРИНА (улыбаясь). Свадьбой.
ВАЛЕРИЯ. А после свадьбы? Что бывает после свадьбы, ты знаешь?
Валерия опять закуривает. Говорит, и в голосе её всё больше звучат холодные нотки.
А Снежная королева была очень одинока. Она целую вечность была очень одинокой. Ты можешь представить, как это долго? Вечность!
МАРИНА (с испугом). Нет.
ВАЛЕРИЯ. Целую вечность одна в холодном, ледяном безмолвии.
МАРИНА. Но, кто её заставлял?
ВАЛЕРИЯ. Такие вот Герды, нежащиеся у теплых каминов, с горшками на подоконниках, в которых растут отвратительно красные розы!
МАРИНА. Причем тут розы, камины, Валера? Очнись, это же сказка.
ВАЛЕРИЯ (в голосе её звучат ноты обиды). А Снежная Королева всегда одна. Как будто мир еще не родился, и люди еще не стали людьми. Даже очень редкие их особи. И вдруг – Кай! Как маленькая искорка. Он мог растопить её ледяной мир. Пришло бы время, и лед бы растаял.
МАРИНА. Но ведь, Герда  разрушила этот ледяной мир?
ВАЛЕРИЯ. Вот именно – разрушила? Пришла и разбила. А ведь он не зря был построен?
МАРИНА. Зачем же было строить такой холодный мир, в котором ей самой было так холодно?
ВАЛЕРИЯ (словно не понимая странности перехода от сказки к реальности).  А тебе разве не нравилось тогда, когда ты оставалась со мной?
МАРИНА. Я обожала, когда меня оставляли на тебя.
ВАЛЕРИЯ. Я тоже была рада водиться с тобой. До тебя я была совсем одна. (Пауза). После того, как погиб мой отец… Мать тогда, как с ума сошла. Вечные эти мужики…. А я вечно в коридоре. Я выросла в том коридоре…
МАРИНА. Сколько тебе тогда было?
ВАЛЕРИЯ. Не в этом дело. Я очень рано повзрослела в этом длинном, темном, душном и пыльном коридоре. Там, у окна, за старым,  буфетом у меня был свой уголок. Моя крепость. Но меня и так, никто не замечал в этом коридоре. Все ко мне привыкли, как к привидению. Прятались от меня за дверями, обитыми клеёнкой. Они  чувствовали себя там в безопасности. Бродя по коридору, я слышала всё, что происходило за каждой дверью. Я была архивариусом нашей квартиры. Я знала всё про всех. И потом, в теперешней своей  жизни, я, часто попадая в ту или иную житейскую ситуацию, вдруг, вспоминаю нашу многонаселенную квартиру, и понимаю, что ничего сверх ординарного со мной не случилось, – просто со мной повторилась та, или иная история наших соседей. Поэтому я быстро утешаюсь, и нахожу выход из “безвыходных” ситуаций. Но ты не думай, что я только подслушивала у дверей. Я тогда много читала. Правда, там даже днем,  когда шел дождь, снег или чуть смеркалось, было ужасно темно. Окошко в моей крепости было маленькое и удивительно мутное. Его никак, почему-то, нельзя было отмыть. А  лампочек в  коридоре почти никто никогда не вворачивал. Тетки по памяти ходили на кухню. Как они умудрялись ничего не разлить, не разбить, не обвариться. Видимо, каждая подошвами чувствовала дорожку до своей двери. И все старались как можно скорее, захлопнуть свою дверь в мой коридор. Только твой отец оставлял её для меня открытой. Он даже пытался заманить меня в вашу комнату. То конфеткой, то котлеткой. Но я была очень дикая. Как волчонок. Я не верила мужикам. Слишком много их перебывало в комнатке моей матери…. И только когда он показал мне тебя, я  покинула своё логово.
МАРИНА. Но, я же была не единственным ребенком в общежитии?
ВАЛЕРИЯ. Девчонки были дуры. У них мозгов было не больше, чем у их кукол, которых они не выпускали из рук. Мальчишки были еще дурнее. И все сидели по своим светлым комнатам, либо бежали во двор…. Я не обращала на них внимания, а они почти не замечали меня.
МАРИНА. Почему же ты вдруг из всех выделила меня?
ВАЛЕРИЯ. Да, конечно, ты, как и все была тенью, которую то вносили, то выносили из моего коридора. Но потом ты стала, что-то лепетать…  И я стала подолгу бывать у вас. Я учила тебя говорить. Но все равно, коридор продолжал оставаться моим домом. По настоящему моим. А комнаты, по сути, были ничьими.  Людей в них то загоняли, то из них выгоняли. Армия – это вечное кочевье.
МАРИНА. Да. А мы, вот, всю жизнь прожили в одном гарнизоне.
ВАЛЕРИЯ. Твой папа был лишен карьерных устремлений. Вечный капитан. В вечно мятой гимнастерке, никому не мешающий, никому не нужный. Куда его переводить, зачем?
МАРИНА. Да, папа был…
ВАЛЕРИЯ. Тютя. Так говорила про него тетя Клава.
МАРИНА. Она так говорила?