Замок

Иван Клима Замок
Пьеса в двух действиях шести картинах

Перевод с чешского Виктории Каменской
Действующие лица
Ал е ш — непишущий писатель.
Бернард — философ,  большую  часть времени  про­стаивающий у окна.
Цирил — преподаватель физкультуры, ныне уполно­моченный по ликвидации памятника. Официантка. Доктор. Эмиль — биолог. Филиппа — его жена.
Г у с т а в — обладатель множества профессий. Г а б а — следователь. Илья —с самого начала мертв. Йозеф  Кан.
Иван Клима — чешский прозаик и драматург. Его литературный дебют пришелся на «оттепель» 60-х, и в короткие месяцы «пражской весны» увидело свет все, написанное им к тому времени. Активный общественно-литературный деятель, Клима руково­дил самыми прогрессивными журналами — «Лите­рарни новины», «Литерарни листы», «Листы». В пе­риод реакции, наступившей после 1968 года, остает­ся на родине и продолжает писать. С 1969-го по 1989 год издается только за границей или в праж­ском «самиздате». В последние годы многие его произведения переведены на русский язык. Пьеса «Замок» — первое драматургическое произведение Климы, опубликованное в России.
Действие первое
Картина первая. Комната в замке
В темноте слышен долгий придушенный крик. Тишина. Крик повторяется. Ужасный крик чело­века, которого душат, и он не может освободить­ся от сжимающих горло тисков. Крик стихает. Мгновение тишины. Чьи-то быстрые шаги, звук отодвигаемой ширм,л. Свет озаряет руку, протя­нутую к шнуру люстры. Люстра загорается. По­среди сцены — постель с мертвым Ильей, возле постели стоит Ц up ил, что-то запихивает в кар­ман. Бернард у окна, открывает ставень. Эмиль неподвижно сидит на стуле, лицом к зеркальному шкафу. В комнате еще несколько кресел и старомодный письменный стол. На зад-• ней стене картина, изображающая рыцаря, у бо­ковой стены — большая инкрустированная шир­ма. Одновременно с появлением света вбегает Филиппа, обращают на себя внимание ее рас­пущенные волосы — она явно собиралась при­чесываться.
Алеш. Я тут проходил мимо, просто так, прогуливал­ся перед ужином и вдруг — крик. Все должны были его слышать. Взбежал по лестнице, открыл дверь.
Цирил. Не постучав?
Алеш (с оттенком негодования, поражен неуместным вопросом]. Не стану же я стучать, когда вижу, что кто-то нуждается в помощи!
Цирил. Откуда ты узнал, что нуждается?..
Алеш. Он кричал.
Цирил. Откуда ты узнал, кто кричит?
Алеш (оскорбленно). Разве нельзя определить по голосу? Как-никак мы вес друг друга немножко знаем.
Филиппа. Кошмарный крик! Мне показалось, будто воет животное.
Эмиль (не двигаясь с места, тоном негодования). Кто-нибудь из вас хоть слышал, как кричит в пред­смертном страхе животное?
Филиппа. Не смейте так о нем говорить!
Эмиль. Когда я испытывал новые гормоны и ассис­тенты делали инъекци^, собакам… Никогда я не мог определить, которая из них воет. Боль и ужас способны изменить голос.
Филиппа. Ты отвратителен.
Бернард (от окна). Почему отвратителен? Любое событие вызывает ряд ассоциаций. А в опреде­ленном возрасте и при определенных условиях мы уже не воспринимаем ничего, кроме собст­венных ассоциаций.
Алеш. Я открыл дверь — он лежал вот так… (Не­произвольно отирает руки о штаны.)
Филиппа. А может, он жив?
Бернард (от окна). Никакой надежды. Навеки и абсолютно мертв.
Филиппа (прикрыв ладонями глаза). Тогда почему мы все стоим?
Алеш. Я решил — ему только дурно… Кричу: что с тобой, :Илья? Тебе плохо, Илья? (Пауза.) Не шелохнулся.
Цирил. Да… похоже на инфаркт. (Алешу.) Но ведь ты должен был идти через двор, когда услышал крик.
Филиппа. Помолчите хоть немножко, если не умеете иначе выразить сочувствие!
Эмиль. Зато ты выражаешь его сверх всякой меры!
Алеш. Для чего тебе знать, куда я шел?
Ц и р и л. Дело в том, что я все это время стоял у окна. (Со значением смотрит на Бернарда.) Подчер­киваю: у своего окна.
Алеш (изумленно). Не понимаю, к чему эти под­робности?
Цирил. Целых полчаса никто через двор не проходил. Шел дождь.
Бернард. И верно, льет вовсю.
Алеш. Я повторил еще раз: что-нибудь случилось, Илья? И вдруг заметил, как он бледен. И по­думал: инфаркт.
Филиппа (склонившись над мертвым). В его глазах ужас. Он явно чувствовал, как приближается… конец.
Алеш. Все мы предчувствуем конец. И несчастное животное…
Бернард. Но человек до последней секунды убежда­ет себя, что он ошибается. Человек думает и по­тому может себе лгать. В этом, по сути, и за­ключен главный смысл его способности к мышле­нию.
Цирил (спокойно). Заявляю: хотя шел дождь, на тебе нет плаща. И хотя на тебе нет плаща, ты совершенно сухой.
Пауза, минута полного оцепенения.
Бернард (у окна). Льет как из ведра. Не абсурд ли: лежать здесь и даже не знать, что идет дождь.
Филиппа (всхлипнув). Еще вчера вечером он был совершенно здоров.
Цирил. Ты хочешь сказать… Сегодня ночью он был еще полон энергии?
Эмиль. Это переходит всяческие границы! Мы тут… Ты тут не в спортзале!
Филиппа (продолжая всхлипывать). Почему никто не откроет окно?
Бернард. И впрямь занятно. Дождь. Миллиарды лет льет дождь. А мы?..
Алеш. Такова судьба. Но он был молод, у него были планы… И хотя я никогда не был приверженцем этой его кибернетики, что может подтвердить и Густав… (Поворачивается к месту, где должен стоять Густав. Раздосадован.) Почему тут нет Густава?
Цирил. Все это время я простоял у окна. Мое окно — напротив. Тут горел свет. ******************************************

Алеш. * него уже оыл сооран материал для раооты. (Жест в сторону шкафа.) Он мне показывал. И тогда — сказал — труд многих людей окажет­ся напрасным. Возможно, он имел в виду (Густа­ву — подчеркнуто) и тебя.
Цирил. Здесь все время горел свет!
Алеш.  Наверняка это была бы выдающаяся работа.
Цирил. Обычно люди, готовящие выдающуюся ра­боту, не вызывают у тебя восторга. Я бы даже сказал: скорее ты их ненавидишь. Разумеется, пока они живы!
Алеш (резко обернувшись). А как попал сюда ты? Тебе тоже нужно было пересечь двор!
Бернард {на мгновение отлепившись от окна, под­ходит к Цирилу, ощупывает его белую силоно-вую рубашку). Действительно — совершенно сухая! (Хочет вернуться к окну.)
Ц и р и л (задержав его, ощупывает его рубашку). И твои дела ничуть не лучше.
Эмиль (совершенно спокойно). А я? Почему я? От­куда я тут взялся?
Бернард (от окна). Чистейший абсурд, но именно сейчас… сюда идет кто-то чужой.
Алеш.   Невероятно!   Теперь!   Но   ведь  тут   никогда…
Бернард (безучастно). Несет чемодан и зонтик. Не­сколько несовременного вида, вам не кажется?
Алеш (все еще изумленно). Вроде бы молодой… (Уже спокойно.) Когда-то дочь мне писала.., Среди молодежи входит в моду чуть ли не средне­вековье. Ботинки с задранными носами, И по­нятное дело — зонтики!
Филиппа. Помолчите, пожалуйста, если не можете придумать ничего путного. Тут мертвый, господа.
Цирил. Действительно. Что-то надо делать.
Бернард (Алешу). Ты не хотел бы произнести не­сколько слов?
Алеш   (польщен). Почему именно я?
Цирил   (со значением). Именно ты!
Эмиль (привстав). Прошу тишины. Я больше не хочу с вами…
Секундное оцепенение. Эмиль, пристально по­смотрев на изображение рыцаря, снова садится.
Алеш (сложив ладони). Не хотелось бы произносить речей. Но он был одним из нас. Это был наш человек. Избранный той же волей, что все мы. Он приехал, чтобы здесь сосредоточиться над своей работой.
Пауза. Шаги. Кто-то поднимается по лестнице. В комнате странное оцепенение.
Над большой творческой работой, которой он отдал столько любви. Не могу, говоря о нем, не произнести это слово: любовь. Он был исполнен любви ко всему, что мы называем жизнью. И к на­шему народу.
Пауза. Стук в дверь.
к, нашим оощим стремлениям! ин оыл словно горячий источник, еще не закипевший, но могучий. Помню…
Ручка двери медленно поворачивается, дверь при­открывается, входит Йозеф К а н; увидев за­стывшую группку, снимает шляпу — и. тут же сам застывает.
… сколько раз и я в беседах с ним черпал силы и новую решимость для еще более энергичного и самоотверженного труда!
Пока он говорит, остальные медленно поднимают головы и, не двигаясь с мест, наблюдают за Мозефом Каном.
И еще вспоминаю, как однажды, когда мы, сидя за столо.м, все вместе рассуждали о будущем, которое всех нас ожидает, кажется, ты, Цирил, произнес прекрасные слова… (Неожиданно пре­рвав речь, Мозефу.) Вы кого-нибудь ищете?
Йозеф. Простите, я никак не мог… я, право же, не ожидал, увидел свет в окне… Я пришел в такой ‘ печальный момент… Разумеется, я никого здесь не знаю… однако примите мое искреннее собо­лезнование. (Останавливает взгляд на заплакан­ном лице Филиппы.) Мне в самом деле искренне жаль… Вам это, очевидно, причиняет боль.
Филиппа  (подойдя к Йозефу). А вы пришли… к кому?
Йозеф. Дело в том… не могу понять, каким образом это получилось, но меня выбрали. (Достает боль­шой кожаный бумажник, из него — старательно сложенный листок, читает.) «Уважаемый това­рищ, мы узнали.,.» Простите, в такой ситуации это неуместно.
Алеш. Продолжайте, продолжайте.
Бернард (от окна). Не существует уместных и не­уместных ситуаций. Есть лишь ситуации, которые останутся в нашей памяти или сотрутся из нее.
Цирил (с коротким смешком). Ваше появление на­верняка останется в моей памяти. Хотя бы благо­даря этому зонтику.
Йозеф. Простите, я в самом деле… не знал. (Прянет зонт за спину, рассеянно читает.) «Чтобы об­легчить ваш труд, который несомненно станет важным вкладом в жизнь нашего общества, при­глашаем вас на неограниченное время поселить­ся в Замке». Странно, не правда ли? Я никогда не подозревал, что когда-нибудь смогу попасть в общество столь значительных мужей… Про­стите, а тут еще эта неожиданная ситуация… Меня зовут Йозеф Кан. Можете мне не представ­ляться, я всех вас, в общем-то, знаю. По фото­графиям. А вас, товарищ (повернувшись к Але­шу) даже однажды слышал, я тогда был студен­том, и вы приезжали к нам… В то время вы еще… прошло не менее десяти лет, вы, понятно, не можете помнить, но для меня это незабываемо. Вы сказали нам тогда: «Художник, как и любой