Замок

Алеш. Простите, но я действительно не знаю, чем объяснить ваше появление. Здесь место, выде­ленное для абсолютно спокойной творческой . деятельности. Хотя, если вы пожелаете присесть и пообедать с нами, то мы… Разумеется, мы — как и подобает в нынешние времена — отнгодь не какой-то исключительный, замкнутый круг людей.
Габа. Ваше приглашение мне необычайно льстит. (Садится.)
Официантка ставит перед ним прибор.
Желаю всем приятного аппетита!
Алеш. Сейчас я сражаюсь с такой проблемой, друзья, рад с вами поделиться, ибо я кажусь себе детективом среди множества следов. Бывает, дружеская подсказка наведет на след. Быть может, после обеда?
Габа (Алешу). Очень не хотелось бы нарушать ваши планы, но боюсь, в течение нынешнего вечера вы мне понадобитесь.
Алеш. В течение всего вечера?  Но это невозможно!
Габа. А также прошу и вас, уважаемые, быть готовыми к вызову.
Алеш. Нет, на это я не могу согласиться. Как я уже сказал, это место выделено для абсолютно спокойного творческого труда, и невозможно, чтобы, извините, неизвестно кто ни с того, ни с сего появлялся здесь и нарушал наши планы.
Габа   (с поклоном). В принципе, я с вами согласен.
Алеш (Эмилю, подчеркнуто). Придешь, или у тебя слишком много работы в лаборатории?
Габа. К сожалению, я должен настоять на своем. (Встав, торжественно.) Как вам известно, навсег­да ушел из жизни один из вас, притом при обстоятельствах, не до конца ясных.
Цирил. Придется и мне вставить словечко. Вот вы сказали: не до конца ясных… Ведь это звучит прямым оскорблением для всего Замка. Обра­щаю ваше внимание на тот факт, что преж­де чем меня избрали для моей нынешней миссии, в течение нескольких лет я был председа­телем правовой комиссии. И знаю, что положено, а что нет!
Алеш.  Полагаю,  все  происходящее  в  нашем   кругу касается… (Не договаривает.) Бернард встает и молча отходит к окну.
Габа. В принципе, я полностью с вами согласен. Однако, к сожалению, пришло несколько письмен­ных жалоб. (Достает из кармана и бросает на стол несколько объемистых конвертов.) В основном — это требования расследовать все обстоятельства. Некоторые заходят так далеко (достав блокнот и полистав его, читает), что говорят о позорных и регулярно повторяющих­ся — простите, что мне приходится произнести это слово — преступлениях.
Алеш. Не понимаю — что вам не до конца ясно? Люди, которые здесь сидят, если позволите, товарищ, в своей жизни немало сражались. Их время спрессовано и необходимо другим. Я выражаю протест против пустой траты этого времени лишь потому, что, видите ли, кому-то втемяшилось в голову… будто здесь… не все до конца ясно.
Густав. Не согласен. Если что-то с этим несчастным парнем не до конца ясно, пускай расследуют. (Встав, кричит.) Мне симпатичны эти ребята, и я не перенес бы мысли, что, возможно, с одним из них что-то произошло. (Сев, Цирилу.) Кроме того, у нас ведь царит справедливость, которую никто не смеет попрать.
Алеш. Но, Густав… я… (Цирилу, смиренно.) Ничего не понимаю. Это же полное разложение!
Цирил (встав). Позволю себе заявить, что все эти дебаты недостойны нашей эпохи, нашей чести и традиций данного места. По-моему, это просто дурной спектакль. Я, право же, опасаюсь опреде­лить, кому на руку подобные вещи. Надеюсь, вы разрешите мне во всем этом не участвовать.
Габа. Пожалуй. Даже сам вас об этом попрошу.
Цирил. Как вас понимать?
Габа. Я был бы рад, если бы нас (кивок в сторону Алеша) на некоторое время оставили наедине.
Алеш. Хотите учинить допрос?
Габа. Не произносите, прошу вас, этого слова. А вас (остальным) я бы попросил находиться в своих помещениях.
Эмиль (стукнув кулаком по столу). Омерзительно! Он разговаривает с нами, как с преступниками! Я иду наверх и складываю чемоданы! Больше вы меня здесь не увидите! В этом проклятом, грязном гнезде…
Общее оцепенение.
Габа. В принципе, я с вами согласен. (Кланяется.) Но с отъездом, пожалуйста, повремените, пока не будут полностью выяснены все обстоятель­ства. Дама и граждане, теперь я просил бы вас…
Все   поднимаются   с   мест,   Алеш   тоже.   Габа кладет ему руку на плечо.
Алеш   (вздрогнув). Значит, все-таки допрос? Габа.  Не произносите этого слова.. Прошу вас лишь о небольшом разговоре, маэстро.

Алеш взволнованно ходит по комнате.
Алеш. Я буду протестовать! Такого в моей жизни еще не бывало! После обеда, когда я привык садиться за письменный стол… (Резко обернувшись.) Я был депутатом!
Г аба. Знаю. (Достает из кармана блокнот, листает.) Мне известны все ваши должности. А книгу и брошюру — в особенности книгу — я знаю наизусть. Читал еще в школе, под партой. (Смеется.) Какой тогда был день?
Алеш (поражен). Кажется… постойте, на обед были… да, да, куропатки… Пятница. Ах нет, вторник.
Габа. В тот вечер вы работали?
Л л е ш. Очевидно. Я работаю ежедневно. Еще с детства, когда я был пастухом… Вы, наверное, не знаете, но моя жизнь…
Габа. Не помните случайно, что именно вы в тот вечер написали?
Алеш. Безусловно… то есть… в тот вечер… я больше думал… Подготавливал материал. Видите ли, я бьюсь над одной проблемой. Не профессионал полагает, будто писать — значит непременно сидеть за столом. Но это ошибка. Писать — озна­чает вести бой, сражаться — с собой и в себе.
Габа. Это случилось после ужина?
Алеш. Что?
Габа. Крик.
Алеш. Ах да, совершенно верно. После ужина.
Габа. Интересно, почему вы вспомнили обед, а не ужин. Что в тот день было на ужин?
Л л е ш. И верно. Не припоминаю, кажется… ага, вспомнил. В тот день я не ужинал. Порой я слишком углубляюсь в работу… Вы, очевидно, не можете себе представить, но в такие минуты…
Габа. И часто… вы не ужинаете?
Алеш. Не очень. Только когда слишком погружен в работу.
Габа. Но в тот вечер вы явно не были слишком погружены в работу.
Алеш (оскорбленно). Я всегда погружен. Работа для меня все. Ей посвящена моя жизнь. Еще с детства, когда я был пастухом…
Габа.  Не сомневаюсь. Но в тот вечер вы не  писали.
Алеш. Откуда вы знаете? Кто вам сказал? (Осознав ошибку.) Я устал. Продумал всю следующую главу и вместо ужина пошел прогуляться.
Габа. Какая была погода?
Алеш. Почему вы спрашиваете? Вы же обещали, что допроса не будет.
Габа. Вы знали покойного?
Алеш. Илью? Как я мог его не знать? Он прожил здесь почти месяц. Сидел с нами за одним столом. Рядом со мной. Чудесный малый. Правда, случа­лось… он имел дурную привычку насвистывать… У каждого какие-нибудь привычки. Я в конце концов не умею говорить ни о чем, кроме работы. Иной раз убеждаю себя: это дурная привычка, а прежде, когда я был депутатом, кое-кому могло показаться, будто я задаюсь…
Габа. Сколько лет ему было?
Алеш. Это неважно. Мы приняли его в свой круг, раз его к нам прислали. И все любили его. Особенно я. Он был для меня… как родной. Мы здесь, в Замке, словно одна семья, и радуемся своей смене. Ведь в них наша надежда!
Габа. Когда вы видели его в последний раз?
Алеш. Пожалуй… нет, наверняка: в тот день во время обеда.
Габа. И заметили какие-нибудь следы недомо­гания?
Алеш. Он был утомлен.
Габа. Много работал?
Алеш. Видите ли… о мертвых — только хорошо… но в интересах истины… здесь есть одна жен­щина – вы, очевидно, заметили… Это его в ка­кой-то мере утомляло.
Габа. Итак, в тот вечер вы были на прогулке?
Алеш (спокойно). Друг мой, я снова должен протесто­вать, ваш вопрос напоминает мне старые методы. Попытку вмешиваться в личную жизнь.
Габа. И часто вы ходите гулять?
Алеш. Да. Это моя давняя привычка. Ходить и ду­мать. Есть люди, которые ни о чем не думают, но я не умею жить не размышляя. Такой уж у меня недостаток.
Габа   (достав блокнот, листает).  В дождь и туман?
Алеш. Я люблю дождь. Дождь — это жизнь, а без жизни нет литературы. (Пауза.) Впрочем, науки тоже.
Габа. Вы слышали крик?
Алеш (с охотой). Да, в общем — слышал. Это было страшно. В его крике было столько ужаса! Тревоги и ужаса! Он не хотел умирать. (Не­произвольно отирает ладони о штаны.) А как он умел свистеть… за обедом, за ужином, порой мне казалось, что и во сне… (Задумавшись, со значением.) Больше всех это раздражало Ци-рила. Порой он немного нервничает. Возможно, это что-то ему напоминало. Видимо, слишком долго он находился в окружении спортсменов.
Габа. Откуда вы это знаете?
Алеш. Мы все знаем. Он ему завидовал. Не надо забывать, что физическая культура довольно долго превалировала у нас над духовной. На то была цитата из классика.
Габа. Где вы его услышали? Тот крик?
Алеш. Вот здесь… взгляните. (Тянет Габу к окну.) Я как раз проходил мимо вон той скамейки и говорю себе: дай, присяду на минутку.
Габа. Но потом раздумали. Потому что скамейка была мокрая.
Алеш. Вот именно. Откуда вы знаете?
Габа. Да ведь шел дождь.
Алеш. Вы ничего не забываете.
Габа. Зато вы забываете. Не мешает быть более последовательным, маэстро.
Алеш. В тот момент и раздался крик.
Габа. Окно было открыто?
Алеш  (неуверенно). Думаю, да.

Г а б а. Думаете?
Алеш (беспомощно смотрит на Габу). Очевидно — раз было так хорошо слышно, или вы считаете, что и через закрытое окно… Какой неприятный случай! Мы тут ни к чему подобному не привык­ли. Здесь место покоя и мирного труда. Вы не можете себе представить… Каждый со своей мис­сией, но когда зацветают липы или распускают­ся ромашки, а снизу, от вольеров, доносятся крики грифов…
Габа. Что вы сделали, когда вошли?
Алеш. Я приблизился… да, приблизился к постели. Подумал, что ему только немного не по себе. И спросил: что с тобой, Илья?
Габа. Откуда вы узнали, что кричал он? Ведь было темно.
Алеш. Я всегда сразу зажигаю свет… (Спохватив­шись.) Не люблю, когда темно. Под покровом темноты чего только не совершается.
Габа. Но порой приходится наоборот — погасить свет.
Алеш (после паузы, пораженный). Откуда вы знаете… Я протестую, это уже обвинение!
Габа. Чтобы потом снова зажечь. Когда не темно — ни к чему и зажигать!
Алеш. Да… прекрасно сказано,
Габа. Вы уверены, что крик, который вы услышали, исходил из уст того, кого вы затем обнаружили… мертвым?