Замок
Цирил. Свидетельство о смерти уже оформлено?
Доктор. Разумеется. Однако я хотел бы поделиться с вами кое-какими сомнениями…
Цирил. Так значит… все уже завершено.
Доктор. Конечно. Прошу вас, не придавайте моим словам значения…
Цирил. Итак… (Встает.) Мне жаль несчастного парня. Прошу вас — вспомним о нем в эту минуту. (Знак головой.)
Все. кроме Эмиля, встают, на миг застывают с поднятыми рюмками и вновь садятся.
Доктор. Благодарю вас. Я всегда рад, когда представляется случай заехать сюда. (Оглядывается по сторонам.) В этих стенах есть что-то необычное, только здесь сознаешь, насколько может возвыситься человек. Но именно здесь я всегда напоминаю себе и об опасностях, которые подстерегают столь хрупкий организм, каковым является человек…
Бернард (от окна). Доктор хочет сказать, что на шее умершего обнаружены синяки.
Всеобщее оцепенение.
Доктор. Вот это вы напрасно. Я не стал бы формулировать в столь сильных выражениях.
Цирил. Но свидетельство уже отослано?
Доктор. Будьте спокойны, я…
Цирил. Так значит — все завершено!
Доктор. Несомненно. Осталась, собственно, ерунда… Я, конечно, понимаю, быйают некие обстоятельства в личной или общественной жизни, порой вынуждающие к шагам, о которых мы позднее сожалеем. А сожалея, мы должны пребывать в безусловном стремлении в дальнейшем их избегать.
Ал е ш. Но, господин доцент, человек реагирует на ситуации, а не на стремления.
Доктор (кланяясь, примирительно). Вот, собственно, и все… Прошу вас, извините, если помешал, и пусть мой приход не вызовет у вас никакого беспокойства. (Уходит.)
Густав. Однако он… он нам угрожал?!
Бернард. Доктор в какой-то мере идеалист. Жаль, что некоторые неспособны его понять.
Алеш. Извините, но с нас уже, пожалуй, хватит ваших поучений. (Встав, кричит.) Такого» здесь в ночные часы никогда не бывало! (Снова садится.) Прошу прощения. Я немного перетрудился. А тут еще эти события!
Цирил (торжественно). Друзья! Вы нервничаете. А кое-кто и вовсе паникует. Не забудем, что мы тут не для того, чтобы чего-то бояться, а чтобы выполнять свое предназначение. В нас верят. Больше спокойствия, друзья!
Алеш (с облегчением). Да, да, именно так… Все будет как прежде! (Берет бутылку, идет от кресла к креслу, наливая. Вдруг останавливается перед пустым креслом.) Кого-то не хватает!
Цирил. Мертвого. а.л е ш. Ах да!..
Бернард. Здесь тот молодчик… Почему никто его не позвал?
Эмиль. Потому что… (встав) может, все-таки есть на свете место, где мы не обязаны сидеть с кем попало…
Алеш (Эмилю). Разумеется. (Остальным.) Он прав, но с другой стороны, прости: мы вроде бы должны поддерживать молодых, привлекать, пока их души чисты.
Густав. Да, и еще потому, что мы не имеем права забывать, в какой момент он явился. (Оглядывает остальных.)
Алеш. Как же, как же… пришел со своим зонтиком… Да впридачу этот… «Лоэнтрин»… Но, пожалуй, именно пока его душа… (Пауза.) Такого еще никогда не бывало — мы всегда знали, что думать и что делать!
Ц ир и л (встав, подходит к пустому креслу). И правда… Этого я не люблю. Незаполненных мест. Хотя в общем-то… интервалы можно сократить…
Густав. Надо бы его… привлечь на свою сторону.
Эмиль. В таком случае… (Встает.) Мне стыдно, стыдно! (Уходит.)
Густав. Иначе мы этого мальчишку не раскусим. (Цирилу.) Сходим за ним?
Густав и Ц up ил выходят.
Бернард (от окна). Погасил. Собирается спать. Впрочем, я думаю — зря мы стараемся. Все равно время работает… против нас. (Выходит.)
Алеш (прошел мимо пустых кресел к столу, с удивлением читает). «Марабуру, если бы ты знал, Марабуру!»
Занавес
Картина третья. Замковая столовая
Длинный стол, вокруг него сидят все жители Замка. Еще несколько столиков — пустых.
Густав. Должен признаться, мне нигде не доводилось есть такие фрикадельки, как здесь.
Алеш. Я бы согласился с тобой, не будь у меня одного воспоминания. Это было в пору, когда я еще депутатствовал. Пригласили, меня как-то колхозники из моего избирательного округа, председатель там был этакий детина — косая сажень в плечах, явился за мной прямо в парламент: поехали, мол, Алеш, не пожалеешь, будет убой скота! Тогда депутаты еще ездили к избирателям. Я вызвал машину — и через два часа мы были на месте. Вот где я ел самые лучшие в моей жизни фрикадельки!
Густав. Тогда вообще лучше жилось. Больше работы, больше собраний, зато потом… Помню, раз я ночью показал себя; поставил настоящий рекорд, причем без всяких нынешних машин, одними руками — на следующий день в мою
честь был товарищеский ужин до самого утра, с песнями! И с какими песнями!
Цирил. Хорошо тогда было! Вот только цензура на все, что касалось женского тела.
Филиппа. А вам лишь бы позволили пялиться, когда раздевается женщина!
Алеш. Дочь мне писала, что теперь даже у нас это можно видеть.
Густав. Публично?
Алеш. Публично, правда, для приглашенных… Сами знаете, я не из каких-то этаких… понимаете, что я имею в виду, но тут мы чуточку перегибали палку — в женском теле есть особая эстетика. Это признавали даже древние греки.
Бернард. Даже древние неандертальцы.
Эмиль. Когда я проходил под окнами этого молодчика — он насвистывал.
Цирил. Я слышал, в Париже бывают такие представления; на сцене лежит голая женщина, и на нее напускают… обыкновенного пса!
Филиппа. Какое безобразие!
Цирил. Это может быть занятно.
Эмиль. Он насвистывал свадебный марш. Из «Лоэн-грина».
Цирнл. Или вот: на оттоманках лежат семь девиц, вроде как одалиски, на сцене появляется негр — вроде султан… Или, говорят, в Вене, в какой-то неприметной улочке, неподалеку от Пратера, есть заведение… (Неожиданно умолкает.)
Входит Йозеф Кан, в коротком пальто, с sqh–тиком. Зонт оставляет у двери и, отвесив глубокий поклон, садится за отдельно стоящий столик. Тишина становится невыносимой.
Алеш. Сейчас я бьюсь над решением одной проблемы — ношу ее в себе… быть может, уже лет двадцать, и никак не оседлаю! Это те трудности, которые никто не оценит. Люди видят готовые плоды твоих трудов, их интересует, сколько ты за них получишь, а сколько лет ты носил их в себе… (Неожиданно Йозефу.) Однако, дружище, отчего вы не сядете с нами?
Йозеф. Большое спасибо. (Вскакивает.) Не знаю, я не хотел бы мешать, вы, очевидно, привыкли к другим разговорам… А я человек банальной мысли. Я тут действительно… по ошибке. И не хочу быть назойливым.
Алеш. Но теперь вы один из нас. (Встает, немного отставив стул.) Нам необходима молодая кровь. (Невольно отирает ладони о брюки.)
Йозеф. Благодарю вас. Вы очень добры. Тогда я позволю себе… (Переносит свой стул.) Но, пожалуйста, не прерывайте из-за меня беседу…
Алеш (торжественно). Да, да. Думаю, вообще пора нам перейти на «ты».
Алеш кивает официантке, та ставит перед Йозе-фом рюмку вина.
Итак, за то, чтобы т-ы обрел среди нас, так ска– зать, больше, чем родной дом!
Все, кроме Эмиля, встают.
Йозеф. Благодарю вас. (Изумленно смотрит на Эмиля, продолжающего спокойно есть.) Это великая честь для меня и, уверяю вас, я постараюсь оправдать ваше доверие…
Эмиль. Случались времена, когда попасть за этот стол было не так-то просто.
Алеш (со вздохом). Это было давно.
Эмиль. Не так давно, чтобы совсем забыть. Но мы теперь перегибаем палку. Во всем.
Густав. Сегодня мы равны. Что бы там ни было.
Алеш. Разумеется. У одного уже много заслуг, другой только делает первые шаги, но все мы приятели, все на «ты», никто не запирает двери… Хотя, дружище, на месте, где ты сидишь, сиживал сам… Короче, сегодня мы и его оцениваем по-иному…
Бернард. А до него здесь сиживал сам князь Шварценберг, а еще раньше — паны из Вельгар-тиц, а до них… но не будем поминать умерших.
Филиппа. Да. Последним тут сидел Илья. Пауза.
Алеш. И еще вот что, Йозеф. Мы принимаем тебя в свой круг, но при этом знаем, что и ты, и мы находимся здесь не по своей прихоти. Этот замок — место, где еще недавно сиживали они, наши заклятые враги, пившие кровь народа, теперь принадлежит этому народу, и народ лишь одолжил этот Замок нам во временное пользование с условием, что мы тысячекратно воздадим ему за доверие. Ты наверняка спрашиваешь себя, как мы это сделаем? Это место, Йозеф, бывало местом кутежей и разнузданных гнусностей, на какие способен только господствующий класс. Мы же обязаны превратить его в место высокой чести. В башню высокого духа, в место служения правде. И если хоть один из нас всего лишь на минуту, на какую-то долю секунды захочет предать эти высокие цели… (Размахнувшись.) Мы вышвырнем его, как собаку!
Йозеф (растроганно). Я очень рад… Вы все такие милые. (Пристально смотрит на Эмиля.)
Филиппа. Играешь в марьяш, Йозеф?
Йозеф (удивленно). В марьяш? Здесь?
Филиппа. Или в черную кошку. Как-то ведь надо убить вечер.
Алеш (быстро). Филиппа просто… у нее здесь нет никаких задач.
Цирил. По крайней мере — задач государственного значения.
Йозеф. Да, да, понимаю, с тобой — с превеликим удовольствием, но я предполагал… у меня запланировано,., по вечерам я обычно…
Филиппа. Успеешь. Илья тоже сперва не хотел. А потом привык.
Эмиль. Дорогая, когда говоришь о профессоре… не кажется ли тебе, что сразу же после его смерти…
Филиппа (встав, кричит). Хорошо! Я иду читать! (Снова садится.)