Взрыв
Если вам скучно, вам противна ваша постель, сходите в ресторан, засуньте своей девушке палец в жопу, подрочите, пусть она кончит, потом зайдите в туалет, пусть девушка сделает вам минет, а потом нагните ее колесом, чтобы ремень от ваших брюк минут пять бился о плитку пола. Последнее, кстати, у нас с ней тоже было, только в армянском ресторане. Но вчера на перекрестке Первомайской и Коминтерна она делала минет.
Пауза
ИРА. А потом, значит, ко мне приперся. Подонок.
Пауза
СЕРЕГА. Не надо на меня так смотреть! Делайте то, о чем мечтаете. Любите жизнь, любите Бога. (Начинает напевать.)
Звучит мелодия песни Петра Налича «Гитар, гитар, джамп ту май Ягуар».
Айв невер бин лоунли, кез ми соу кюль!
Бейби ю хэв э поссабиллити плэинг виз ми!
М-м-м…
Айв невер бин клевер!
Невер, невер…
Бикоз нид ит невер!
Бейби ю хэв э поссабиллити плэинг виз ми!
Гитар, гитар, гитар, гитар, кам ту май Ягуар!
Бейби ю хэв э поссабиллити плэинг виз ми!
Гитар, гитар, гитар, гитар, джамп ту май Ягуар!
Бейби ю хэв э поссабиллити плэинг виз ми!
Ай пут он май пиджама энд гоо-о-о-о-о-оу
Ту Багамас!
Пауза
СЦЕНА СЕДЬМАЯ. АРТЕМ
НЕМЕЦ. Да-да, любовь. Сплошная любовь. Только в живых никого не осталось…
СЕРЕГА. Ты-то чего выступаешь? Ты нам еще за мировой империализм не ответил. Ветеран – дай ему пушку – тоже всех поубивал бы, Ирка бросила Артема – получила за предательство, мамаша – организатор, бомжа вообще не жалко, потому что бомж, Дима так и так бы умер… Кого здесь должно быть жалко?
К Сереге подходит Артем и бьет его в лицо. Серега падает.
АРТЕМ. Где здесь у вас камера? Ну, куда говорить? Чтобы к Богу не задницей стоять? Бомми, ты же предлагал пооткровенничать?
БОМЖ. На меня смотри.
АРТЕМ. Ну-ну… Господа, я непроходимое ебанько. Жаль, что струсил – испугался сам взрывать. Получается, я так – помощник, не пришей к пизде рукав. Мамаша – благородный крест несет, искупление за всех невинно страдающих больных детей, Серега на этом взрыве решил элементарно подзаработать. Дед – вообще Робин Гуд, народный мститель. И конечно, как всегда, «шерше ля фам». Не было бы беременной Ирки – похоже, не громыхнуло бы, обошлось.
Ну, а где терроризм? Никакого терроризма не получается.
А террорист – я. Несостоявшийся, несостоятельный, и жаль, что об этом никто не узнает, но террорист – я.
А я ведь думал… Хотел с этой банкой сначала к мэру заглянуть… Или в областную Думу… Мы ведь и тротиловую шашку могли сделать. Да и взрывчатку нетрудно достать: черных копателей – полный лес. Но с банкой-то везде пройдешь, никто не задержит – подумаешь, какой-то дурачок с рынка масло тащит… Так что, нитроглицерин очень даже хорошая штука.
Не вышел из меня террорист, не вышел – очень жалею… А взорвал бы я бомбу – будь моя воля, дай мне, Господи, вторую жизнь – прямо в аудитории. На третий паре, на органической химии – все проснулись, народу надыбало – самое время.
Взрыв – это петарда, фейерверк. А кругом друзья, подруги – real or unreal. По-русски – «Куфд щк гткуфд».
Как же я мечтал скорее из школы вырваться, от родителей в общагу свалить. И вот – институт. Настоящая байда. Честнок. Понимаешь, честнок! Без понтов. Полный улет! Ходишь яйцами наружу. Крышу сносит. Чувствуешь себя офигенным чуваком. Хочешь – на! – держи краба. Не хочешь – получай в лобешник. Класс! Понимаешь, класс! От твоего мяса пар идет. Есть желание – учишься, нет – забил на все. Здорово!
А потом ты видишь – они, твои кореша, твои земели что-то плохо тебя любят, плохо с тобой дружат. Ты – хорошо, как сорок тысяч братьев, а они – плохо.
А потом ты понимаешь, что этот, тот, и эта, и та, и та, и та, и та хочет тебе подсунуть вместо себя что-то другое, попроще, чтобы не напрягаться. Ты им 10 гигов – они тебе 5 мегабайт. Тебе, такому мощняку, Бэдхему фигуристому, подсовывают сплющенное фуфло. А себя с полной зарядкой оставляют только для одного-двух, ну трех друзей. И вообще очень скоро ты понимаешь, что все себя берегут и прячут. А потом видишь – блядь, да ты сам такой же…
Ну что ты за гондон, думаешь. Ты им – звони! пиши! стучи! Они тебе – звони-пиши-стучи – и хуяк, с концами. И ты видишь, что твои объятья, которые для всего мира предназначались, сначала, как отжим в стиралке, вместо 1200 оборотов в минуту выдают восемьсот, а потом сто. А затем руки и вовсе опускаются по швам. И ты понимаешь – разбежались неразлучники… А ты сам-то не какое-нибудь модное быдло, а обычный пацан из Кинели, Похвистнева или даже Яблоневого Оврага, и тебя совсем не плющит, что ты до самого последнего времени не знал, что филе-о-фиш – это такой бутерброд с рыбой, и ты по-прежнему тянешься к невыебистым людям, простым как пять рублей, для которых придумали замечательный танец – хлоп по коленке, хлоп по затылку, ать, ать, казачок!
Начинает приплясывать.
И как-то поутру смотришь – голяк вокруг. А видишь только полного уебка Павлика, пиздующего в Гарвардскую школу бизнеса, которая всего за три года сделает для его карьеры больше, чем целая жизнь, проведенная с охуительным, невъебенным усердием. И начинаешь все чаще злиться. И чуть что – готов вцепиться в рожу любому пикаперу. И трусишь – и не вырываешь у него язык из глотки. А потом – дав труса, стоишь на лестнице, закрыв лицо руками, и думаешь: господи, я какое-то важное, какое-то главное дело своей жизни не сделал сейчас – не убил эту скотину.
А на самом-то деле мне похер этот перец. Похер! Мне вообще – похер. Я просто несправедливость не люблю. Мне от нее плохо делается. А кто виноват? А никто! Конкретно – никто. «Протяженные цепи зависимости». Инициатива – одного, фактическое исполнение – сотни пиздоболов. И больше всего в этот момент хочется, чтобы все, кто устроил такую жизнь, и все, кто такой жизнью живет, за это ответили бы не по-детски – каждый, конкретно. И так хочется во всю эту дольчу вот такой габбаной врезать. И ты идешь в 107-ю аудиторию, на третью пару, когда все проснулись, и взрываешь бомбу. А плевать.
Тишина. Пауза
АКТЕР. Ничего не понял.
СЕРЕГА. Еще один в идейные борцы полез. Теперь уже все замараны. Кроме Актера. Актер действительно ни при чем. Жаль не дали ему новогодние подарки детишкам разнести – смотрите, какой у него мешок. Жаль мне тебя, старик.
ВАЛЕНТИНА ИВАНОВНА. Его-то меньше всего жалеть надо. Это он обещанные деньги не принес.
Пауза
СЦЕНА ВОСЬМАЯ. АКТЕР И ДИМА
АКТЕР. Я??? Я-то почему? У меня отец заболел! С инфарктом свалился! Я на его лечение все деньги потратил.
ВАЛЕНТИНА ИВАНОВНА. Мог помочь. Не захотел…
НЕМЕЦ. У вас тут в России почему-то считается, что всегда кто-то кому-то что-то должен.
БОМЖ. А почему – поймите меня правильно – этот актер должен был помогать вашему сыну? Почему он должен был подарить вам 9 тысяч долларов? Он же вам никто?
ВАЛЕНТИНА ИВАНОВНА. Никто.
АКТЕР. В интернете, на нашем городском сайте я увидел баннер с просьбой о помощи. Ну вы знаете, там всегда что-то просят. А тут смотрю – «Помогите Диме Балакиреву». Балакиреву Д.В. Еще подумал: а зачем ему помогать – Балакиреву Дэ Вэ? Мне помощь не нужна! А потом въехал – это же мой однофамилец! Пацан, как и я, Балакирев Дэ Вэ. Только он Владиславович, а я – Викторович. И я позвонил…
ВАЛЕНТИНА ИВАНОВНА. Пока с ним говорила, думала только об одном – Бог есть. А его…
АКТЕР. Да, пообещал я эти 9 тысяч! Пообещал!
НЕМЕЦ. Русские никогда не сдерживают обещания…
ИРА. Русские, когда любят – сдерживают.
БОМЖ. Пьяные – сдерживают. А протрезвеют…
АКТЕР. Но потом у меня отец свалился с инфарктом!
ВАЛЕНТИНА ИВАНОВНА. Но вы же обещали.
АКТЕР. Обещал, обещал. Погорячился.
ВАЛЕНТИНА ИВАНОВНА. Зачем было обещать.
АКТЕР. Меня отцовский инфаркт протрезвил, да… Как знак был… Ну не могу я обогреть всю вселенную. Мне о своих надо сначала позаботиться… Простите.
ВАЛЕНТИНА ИВАНОВНА. Так бы и сказали. Мы ведь ждали. До последней минуты ждали.
АКТЕР. Да, ладно, не надо этой вашей мелодрамы. Хотите правду скажу? Почему денег не дал?
БОМЖ. А то нет! Давай начистоту – все секреты в той жизни остались. Здесь с чистого листа начинать придется.
АКТЕР. На том свете (показывает за окна автобуса, как в ту, прошлую жизнь) не сказал бы ни за что – а на этом (крестится) скажу. Рассказ нашего деда о его отце еще не забыли? Любишь, но убиваешь. Примерно так…
Пауза. Чувствуется, что Актер про себя читает молитву.
Пусть Дима умрет своей смертью. Таких мальчиков сотни. Только они необщительные, забитые, обделенные судьбой, про них на городских форумах и сайтах никто не пишет. И денег для них никто не собирает. И ваш, простите, ничем не лучше. Совершенно не лучше. Разве что вашего «раскрутили». Ситуация как с попсой. Бездарность, но раскрученная, поэтому она получит больше, чем другие. А Дима такой же, как все. Поэтому должен получить столько же, сколько все. То есть – ничего. И нечего просить милостыню…
ИРА. Вот вы какие – актеры. Правильно за вами папарацци охотятся. Уж больна говна у вас много.
ВАЛЕНТИНА ИВАНОВНА. Да, он такой же, как все. И все должны получить всё, что нужно для лечения. Все – всё!
СЕРЕГА (обращаясь к Валентине Ивановне). Вы меня, конечно, извините, но больно у вас рассказ складный получился. Прямо Сент-Экзюпери. Сначала про «медали общительным интеллигентам», а потом про желтизну и лейкоз. Слишком вы профессионально слезу выдавливаете. А я этого не люблю.
ВАЛЕНТИНА ИВАНОВНА. Слезу мне выдавливать из вас незачем. У нас жизнь такая, какая есть. Еще вчера – медали и школы, а сегодня уже бласты в костном мозге и периферической крови. Как есть, так и рассказываем.
АКТЕР. Я вам очень сочувствую, но… Все люди равны. А выходит, что получают те, кто более жалостливо попросил. А это уже не есть равенство.
ВАЛЕНГИНА ИВАНОВНА. Помогать тем, к кому у меня сжимается сердце, нечестно по отношению к тем, кто не может поместить объявление в Интернете, кто не такой продвинутый. Так что ли?
НЕМЕЦ. Так.
ИРА. Как были вы немцы зверьми, так и остались.
НЕМЕЦ. У нас помогают всем. Орднунг! Процедура, очередь, гарантия. А у вас – тем, кто плачет. Не заплакал вовремя – подох.