Взрыв

АКТЕР. Да, я мог помочь. Я думал…
НЕМЕЦ, Когда русские начинают думать – жди беды.
ИРА. И подлости…
АКТЕР. Поймите, Диме нужно умереть.
АРТЕМ. Интересный поворот.
АКТЕР. Ваша мама, Димина бабушка, от чего умерла?
ВАЛЕНТИНА ИВАНОВНА. От рака.
АКТЕР. Вот! Это страшно говорить, но он должен умереть – у него такие гены. У нас такой мир. Кто-то должен умереть. Даже если он выживет, гены этого не простят. Все равно его дети не умрут от старости, все равно его род исчезнет. Это жизнь… Я не злодей, нет… Я сам, наверное, умру от рака. У меня многие родственники по отцовской линии умерли от онкологии. Но это моя судьба. Если выживу – значит, я смог. Не выживу – значит, мне здесь не место.
ВАЛЕНТИНА ИВАНОВНА. Только те, кто мало знает, легко берутся решать, кому жить, а кому умирать. Выживают те, от кого не ждешь. Гибнут те, кто по всем признакам должен был выжить. Сплошь и рядом так. Поэтому надо бороться за каждого. А там как судьба распорядится.
НЕМЕЦ. Интересные вы люди, русские… Тысячи ваших врачей знают, как спасти заболевших людей – и не спасают. Знают, какие нужно сделать операции, какие назначить лекарства – и не делают, не назначают. И выписывают всем аспирин и горчичники вместо милотарга или, скажем, шунтирования. И люди тихо – старики и дети особенно тихо – умирают…
ВАЛЕНТИНА ИВАНОВНА. Да, это правда… В больнице все знают – Диманычу мог помочь только милотарг. Но это лекарство в России незарегистрировано. Поэтому ввозить и применять его у нас нельзя.
НЕМЕЦ (обращаясь к Ире). Теперь вам понятно, где живут звери?
ВАЛЕНТИНА ИВАНОВНА. Выпросила я это разрешение – в ногах валялась, взятку дала – выпросила. Да поздно…

Пауза. Неожиданно появляется Дед Мороз – это Актер переоделся в новогодний костюм.

АКТЕР. Здравствуйте, дети! Здравствуйте, взрослые! Где тут прячутся маленькие мальчики? (Подходит к Диме, будит его.) Я им подарки принес. Ну-ка, молодец, расскажи-ка мне стихотворение.
ДИМА. Дедушка, я знаю – ты ненастоящий.
ИРА. Оп-па, срезали дедушку. Представление закончено.
АКТЕР. Хм… Верно, умничка. Но знаешь, у меня вчера борода с трудом отклеилась. И голос стал меняться. И я подумал: э-э, приятель, да ты превращаешься в взаправдашнего Деда Мороза, смотри, поаккуратней…
ДИМА. А скоро ты превратишься?
АКТЕР. Как дело пойдет. Если расскажешь мне про какую-нибудь свою тайну – то прямо на твоих глазах.
ДИМА. У меня нет тайн.
АКТЕР. Ну а секрет?
ДИМА. А мама…
АКТЕР. Маму я беру на себя.
ДИМА. У меня голова кружится… Дедушка, когда у нас собираются гости, я люблю незаметно добавлять себе в чай ма-а-аленькую капельку йода. Цвет и вкус чая от этого не меняются, но если обмакнуть в него булку, она окрашивается в ярко-синий цвет.
На детей за взрослым столом ведь обращают мало внимания. Вот так сидишь, макаешь булку, откусываешь, отхлебываешь… Постепенно разговоры замирают, больше никто не ест и не разговаривает – все на тебя смотрят. А ты весь синий. Смешно?
АКТЕР. Нет. Э, парень, не зажмуривайся. Давай поиграем. Давай, а? Слушай, слушай…
ДИМА (бредит). Там святости и веры не больше чем здесь. И Бог не там – он здесь. Вокруг. Бог – иногда – мама. Редко – папа. Сегодня я видел его – он был похож на птицу. А там Бога нет. Он здесь, с нами. У Иры в животике – Бог. Мы окружены Богом. Мы с Богом.

Актер тормошит мальчика, но тот безжизненно повисает у него на руках.

АКТЕР. Что, что с тобой? (Обращаясь ко всем.) Что с ним???
ВАЛЕНТИНА ИВАНОВНА. Он… устал. Пусть он поспит.

Валентина Ивановна берет Диму на руки и относит в его «постель».

СЦЕНА ДЕВЯТАЯ. НЕМЕЦ И ВЕТЕРАН

НЕМЕЦ. Хорошо. Вижу у всех – как вы говорите – рыльце в пуху. Кроме, простите за скромность, меня.
АРТЕМ. А за Гитлера ответить?
НЕМЕЦ. Ах, да, за Гитлера. Логично. Вам-то ни за кого отвечать не надо. А я – за Гитлера. И вы знаете, даже не буду спорить. Хотя сам живу в Швейцарии. Да еще на свою голову приехал к вам стажироваться.
ВЕТЕРАН. Только не надо овечку из себя изображать. Вы хуже всех. Из-за вас весь терроризм.
НЕМЕЦ. Что-то никакого терроризма я здесь не увидел. Тёма прав. Один молодой человек, пользуясь «счастливым» случаем, под шумок решил свою беременную, как он выразился, «козу» на тот свет отправить, чтобы, значит, своей новой подружке в жопу палец засовывать и кайфовать.
СЕРЕГА. От вашего капитализма один выход – палец в жопу.
НЕМЕЦ. От нашего?
ВЕТЕРАН. От вашего.
НЕМЕЦ. Человек человеку волк?
АКТЕР. А вы не ерничайте! Из-за вашего капитализма у нас в сериале все время деньги кончаются! А у нас роуд-муви – ну машина едет, и вокруг этой поездки все действие происходит. И траблы, постоянные траблы. Один косяк исправишь – другой выплывет. Подъезжаем к заправке – лето, заправляемся – осень, отъезжаем – зима. И как это оправдывать? Как тут снимать, как?
НЕМЕЦ. Нет денег – не снимайте.
АКТЕР. А мы будем! Пока вы не сдохните!
ВЕТЕРАН. Город желтого дьявола.
ИРА. А от вашей кока-колы и гамбургеров я поправляюсь! И я не могу даже любимой подружке сказать, сколько я получаю на своей подработке. Я от этого переворачиваюсь вся!
АРТЕМ. А зачем мне ваш «Ворд» ошибки исправляет? Красным подчеркивает? Зачем? Чтобы я правила не учил?
НЕМЕЦ. Да отключите вы эту функцию!
АРТЕМ. Я знаю зачем: потом другие «ворды» будут мне другие ошибки исправлять. Говорить: это неправильно, это правильно. Подсказывать, подталкивать. А потом я родину предам! Вот для чего ваш «Ворд» мне ошибки исправляет. Так вашему Гейтсу и передайте.
БОМЖ. А зачем вы бомжей кормите? Одежду раздаете? Ночлежки открываете? Боитесь, что мы вас скинем? Боитесь?
НЕМЕЦ. Кого скинем… Кого?
ВЕТЕРАН. Капиталистов.
ВЕТЕРАН. Был я в Германии вашей. Первый раз – до Берлина дошел. А второй – ваши милитаристы грехи перед нами, ветеранами, замаливали. Турпоездку организовали.
НЕМЕЦ. Понравилось?
ВЕТЕРАН. Нет. Едем, например, по автобану. Ну и решили остановиться – оправиться. А водитель сразу заверещал: нихт, нихт… А мы ему – давай, тормози. Нихт, нихт, мол, скоро заправка – там и пописаете. А мы ему – счас прямо у тебя… Остановились с трудом у леска маленького. А там, в метре от дороги, и направо и налево – проволочка колючая. Частная собственность. Ну мы-то пару столбиков завалили – пописали душевно – но неприятно. А в Мюнхер ваш приехали. Столица Берии-Баверии. Кошек нет. Собаки все какие-то мелкие. Где, я вас спрашиваю, немецкие овчарки? И почему собаки не лают? Птиц в городе – нет. Ни ворон, ни голубей, ни воробьев. Это как надо понимать? А на всех вывесках – мы-то глазастые – вот такие иголки и гвозди – по полметра. И насажены так часто-часто. Чтобы, значит, какой-нибудь залетный воробей не сел бы и не насрал бы мимоходом на вывеску. Это, что ли, человеколюбие? Без кошек? Без голубей? Да засуньте его знаете куда?
НЕМЕЦ. Мы просто хотим, чтобы у нас было чисто. А птички… Вы в Английском парке были?
ВЕТЕРАН. Ну сказал. На свою голову сказал! Были. Да, кролики бегают, ёжики, дятлы стучат, дрозды. И что? Сначала на меня утки напали. Подходит какой-то наглый селезень и начинает меня за брюки теребить – отдай, мол, булку. Хам! Как дам в его морду наглую, так он позади меня еще полчаса на весь лес крякал. Иду дальше. И смотрю, вокруг меня начинает кружить целая стая ворон, штук пятьдесят наверное. И как-то зловеще кружат, с угрозой. Бросил я булку – нате, подавитесь. Звери! Звери и есть.
ИРА. И жадные вы. Капитализм – это жадность!
НЕМЕЦ. Хватит! Смешно же. Прекратите уже демагогией заниматься. Капитализм – это то, чем начинают заниматься люди, когда их оставляют в покое.
АКТЕР. Умный какой!
НЕМЕЦ. Не я сказал. И никогда вам обратного не доказать.

Серега начинает хохотать.

СЕРЕГА. Смотри-ка, деловой, незамаранный. Честный и чистый. Ты бумажник-то открой – там у тебя 100 долларов лежат в маленьком кармашке. Откуда они?
НЕМЕЦ. Это мои деньги.
СЕРЕГА. Он же у нас наводчиком работал. Он же за эти сто «енотов» воспаление легких готов был получить.
ВАЛЕНТИНА ИВАНОВНА. Это как?
СЕРЕГА. Сказала же вам Ирка: мы целый час на морозе мерзли, автобусы пропускали. Она-то думала – я с ней расстаться не могу. А я сигнал ждал. Ну подумайте, как мы все вместе в одном-то автобусе оказались? А? Случайно, что ли? И этот умник за 100 баксов – деньги вперед взял! – сопровождал мамашу с сынком и Артема от дома до остановки. И когда они пришли – с опозданием, надо сказать…
ВАЛЕНТИНА ИВАНОВНА. Диме плохо стало – я его откачивала.
СЕРЕГА. …немец мне позвонил – и мы сели в автобус. И как бы случайно подъехали к вам. (Обращается к Немцу.) Да, ты не знал, что из этого автобуса тебе не выйти – не знал. Но всю натуру свою мелкую продемонстрировал…
НЕМЕЦ. Ложь! Какой наводчик? Сам же мне вчера на кафедре сказал: ты хочешь, чтобы Тёма якобы случайно увидел, как вы с Иркой целоваться-обжиматься в автобусе будете! Чтобы он отвалил. А мне же не трудно – аспирантское общежитие рядом с их домами. Мы и так чуть ли не каждый день на этой остановке встречались!
СЕРЕГА. А раз не трудно – что ж ты деньги взял? А?

Немец сгоряча и в сердцах изо всей силы бьет в дверь. Дверь неожиданно открывается. И тут же разъезжаются в стороны «стены» и «крыша» автобуса. Все действующие лица оказываются в большом зале, напоминающем одновременно и следственный изолятор, и научную лабораторию. Стоят столы, компьютеры, расхаживают люди – преимущественно в милицейской форме.

СЦЕНА ДЕСЯТАЯ, ПОСЛЕДНЯЯ. БОМЖ И СЕРЕГА

БОМЖ (подходит к Диме). Спасибо, сынок, ты нам очень помог.

Появляются врачи и санитары. Диму кладут на носилки и уносят.