Александр Козырев «Страна поэтов»

Постепенно гаснет свет. Остаётся звучать в записи голос Иннокентия (66-ой сонет Шекспира). Неожиданно плёнку зажёвывает. Сцена пуста и освещена наполовину. На ней появляются танцоры, одетые в прозрачные белые одежды. Выполняют балетные движения под классическую музыку и фоновое звучание стихов. Слышны гудки в телефонной трубке.

Голос Горислава: Да?
Голос Иннокентия: Алло, Горислав, это Иннокентий. Ну как? Говорил с кем-нибудь?
Голос Горислава: Говорил. Но ничего конкретного мне никто не ответил. Все как-то мнутся, не сказав ни «да», ни «нет».
Голос Иннокентия: А как узнать точно? Вообще, если идея не нужна, так и говорите – чего мне напрасно переживать? Я найду, чем заняться.
Голос Горислава: Я же сказал, что мне это интересно. Я хочу попробовать. Но за всех я решать не могу, только за себя. Буду стараться убедить.
Голос Иннокентия: А-а… Ну ладно. Жду твоего звонка. (По звуку понятно, что положили трубку).

Танцоры продолжают свои движения во время всех разговоров. Через минуту вновь слышатся телефонные гудки.

Сонный голос Горислава: Да?
Голос Иннокентия: Алло, Горислав, это Иннокентий. Ты спишь?
Голос Горислава: Уже нет.
Голос Иннокентия: Извини за поздний звонок. Ну как?
Голос Горислава: Да всё по-прежнему. Ничего конкретного.
Голос Иннокентия: Ну, не хотят – не надо. Заставлять их, что ли? Или никому ничего не надо? Или против меня предубеждение?
Голос Горислава (слышно, что он зевает): Иннокентий, уже полночь. Можем мы поговорить завтра?
Голос Иннокентия: Да, извини ещё раз. Это я привык ночами работать. Я же работаю, я не сплю, переживаю. Мне нужно знать, кто будет и можно ли репетировать в Доме Творчества. Если нет, то пойду к бывшим знакомым, с которыми когда-то что-то ставил. Меня же знают. Просто дурная слава… Ну ладно. (Гудки).

Движения танцоров становятся более эмоциональными, что не лишает их прежней грациозности. Ещё через минуту снова гудки.

Голос Горислава в автоответчике: К сожалению, я не могу ответить, но если Вам есть, что сообщить, говорите после звукового сигнала.
Голос Иннокентия: Горислав, мне есть, что сообщить, но хотел бы лично. Говорил с бывшими педагогами. Там репетировать никакой возможности нет – всё сдано в аренду. Может, ещё поговоришь с Неприходько? Ведь он должен помочь. Почему такое отношение? Или если никому не надо, то так и скажите. Ну всё. Жду твоего звонка. (Гудки).

Движения танцоров достигают пика эмоциональности и грациозной эстетичности.  Гаснет свет. Новые гудки.

Голос Горислава в автоответчике: К сожалению, я не могу ответить, но если Вам есть, что сообщить, говорите после звукового сигнала.
Голос Иннокентия: Горислав, это Иннокентий. Спектакля не будет. Спасибо за всё. Видимо, у Неприходько я больше не появлюсь. (Гудки).

Зажигается свет. Новая картина.

Картина шестая.
Комната Горислава. Два кресла, в одном из которых сидит Ольга. Посредине комнаты стол, на нём навалены книги. Сам Горислав расхаживает вдоль сцены. Он чем-то взволнован.

Горислав: Не прощу себе.
Ольга: Ну, перестань. Ведь сразу было ясно, что Иннокентий – не тот человек, который может чего-то добиться.
Горислав: В одиночку, может быть. Но творческие люди должны помогать друг другу. Ведь идея была очень интересная.
Ольга: Да, только он всё свалил на тебя. Или ты снова хочешь выслушивать эти ночные телефонные звонки?  Нам даже пришлось поставить автоответчик.
Горислав: Это ты предложила.
Ольга: Надо же было как-то защитить тебя от него.
Горислав: У меня даже не хватило смелости лично сказать ему, что я отрекаюсь от этой затеи. Я, как трус, спрятался за автоответчик.
Ольга: Зато он сам всё понял. С такими людьми надо уметь общаться.
Горислав (внезапно раздражаясь): Какими «такими»? Почему ты пренебрежительно смотришь на других? Этому тебя научили у Бивнева? (Успокаивается). Прости. Просто я волнуюсь. Вдруг он не переживёт этого и что-нибудь с собой сотворит? Я себе этого не прощу.
Ольга (встаёт, подходит к нему и обнимает за плечи): Ну причём здесь ты? Всё. Забыли. Иннокентий никогда не появлялся у Неприходько и ничего не предлагал.
Горислав (плавно высвобождается из её объятий): И всё же мне как-то неспокойно.
Ольга: Ну, хочешь, видео посмотрим?
Горислав: Нет. (Надевает куртку). Извини, я пойду прогуляюсь. Да не волнуйся. Просто подышу воздухом. Скоро вернусь. (Целует её и уходит).
Ольга (снова садится в кресло): Бедный ты мой! (Непонятно, то ли с состраданием, то ли с издёвкой).

Откидывается в кресле и закрывает глаза. К реальности еe возвращает внезапный звонок в дверь. Идeт за кулисы, чтобы открыть. Обратно возвращается, отступая спиной. Входит Аркадий.

Ольга: Ты?
Аркадий: Я. А вы неплохо здесь устроились. (Окидывает комнату оценивающим взглядом). Надо же, сколько раз я бывал у Горислава в студенческие годы и даже представить себе не мог, что когда-нибудь встречу здесь тебя.
Ольга: Так ты пришeл к нему? Его нет.
Аркадий: Знаю. Видел, как он выходил.
Ольга: Тогда чего ты хочешь? Говори! Я слишком хорошо тебя знаю, чтобы не заметить, что ты что-то замышляешь!
Аркадий: А вот я тебя, похоже, совсем не знаю. Расскажи кому, что наша «акула пера» состоит сразу в двух партиях!
Ольга (вздрагивает, но старается не подавать вида, что его слова напугали еe): Выходит, ты всe знаешь. Не буду спрашивать, откуда – ты вполне мог опуститься до того, чтобы шпионить за мной. Чего ты теперь хочешь? Шантажировать меня?
Аркадий: Зачем он тебе?  Прикрытие? Ведь ты не любишь его.
Ольга: Только не говори мне, что в тебе взыграли дружеские чувства! Они тебе столь же неведомы, как мне – истинная любовь. И не тебе осуждать меня. Ты сам входишь в партию, потому что ищешь личной выгоды. Ты ни в грош не ставишь ни Вычурных, ни самого Бивнева и предашь его при первой же возможности!
Аркадий (усмехаясь): Лучшая защита – нападение, это понятно. Да, ты хорошо меня знаешь. Мне плевать на Вычурных. Я не настолько слеп, чтобы восторгаться козлом в галстуке. Но этого ты не докажешь. А вот то, что ты входишь в оппозиционную партию под чужим именем, скоро станет известно всем! (Выходит).
Ольга (кусает губы, чтобы не заплакать, мечется по комнате): Мерзкий интриган, ничтожество! Но нет, ещe не всe. Бежать, бежать прямо сейчас. Прочь отсюда, где козлу поклоняются как иконе, где творчество превратили в политические распри, поделив поэтов на «своих» и «чужих». Прочь!

Подходит к столу, хватает ручку и листок бумаги, быстро что-то пишет. Наспех скидывает в дамскую сумочку помаду и зеркальце, надевает тeмные очки и, озираясь, выбегает. Несколько секунд мигает свет, а ударные отбивают ритм. Затем свет зажигается, звуки смолкают. Входит Горислав.

Горислав: Ольга, я вернулся. Успокоился немного, а то что, в самом деле, распаниковался?  (Неслыша ответа). Ольга? (Оглядывает комнату. Взгляд его падает на лежащий на столе листок бумаги). Что это?

Берeт листок и несколько раз пробегает по нему глазами, словно не веря написанному. Затем комкает его и отбрасывает в сторону. Садится в кресло и закрывает голову руками. Звучит в записи ужасного качества голос Иннокентия – 90-ый сонет Шекспира. Постепенно гаснет свет.

Картина седьмая.
Год спустя. Всe тот же осенний парк, кружение листьев, неизменные лавка и два фонарных столба по бокам сцены, ротонда у задника со стоящим в ней микрофоном и вечно недовольный дворник.

Дворник (вытащив из груды мусора какие-то листы, рассматривает их). Эх, вы, вчерашние кумиры! Вот где обрели вы теперь своe место! Значит, есть справедливость на свете! А я думал, народ совсем ослеп и обезумел, раз превозносит козла в галстуке. Тебя, Тимофей Лукич, немного жаль. Ты, стало быть, край родимый, васильки-ромашки, а он тебя вот как! Прошeл юбилейный год, и всe – с глаз долой, из сердца вон! Да, сколько ни бейся, ни трепыхайся, а конец один. (Сложив бумаги обратно в кучу, поджигает мусор и смотрит, как листы становятся пеплом). Ха! А выходит, я всe-таки счастливей вас всех! Вы критиковали мои стихи, а теперь вот я наблюдаю, как последняя память о вас становится золой. Видать, не зря я шутил о чистоте искусства. Не думал только, что выражение «очистить творчество от мусора» следует понимать столь буквально.

Услышав чьи-то шаги, затаптывает костeр и отходит в сторону, делая вид, что ещe не всe подмeл. Входит Горислав. Устало оглядывает парк. По очереди подходит к каждому из столбов.

Горислав (задумчиво): Прошeл всего год, а как всe изменилось… (Поднимает глаза вверх и читает).
Ночная темень чёрным ситцем –
Средневековое шато.
И стынут мысли, гаснут лица…
И снится липкое ничто.
Мне говорил ещё Сальери
Изящной пушкинской строфой
О той искусства высшей мере –
О технике. О, город! Стой,
Останови свою гордыню,
Не повторяй его слова.
Великий Моцарт не остынет,
Как не остынет та строфа.
Ночная темень… Ею устлан
Не только города излом.
Когда-то умерло искусство,
«Преобразившись» ремеслом.
По заднему плану сцены быстрым шагом, ни на кого не обращая внимания проходит Анна Флюгер. Горислав замечает её и решается  окликнуть.

Горислав: Анна!
Анна Флюгер (обернувшись на его голос, подходит ближе): Ой, привет! Ну как там дела, как все? Ой, я так по всем соскучилась, так соскучилась!
Горислав: Что ж сама-то не зайдёшь, не проведаешь?
Анна Флюгер: Ой, знаешь, учёба всё время отнимает. Я про нашу партию почти ничего не слышала. Вот про ту, другую, слыхала, что там вроде бы всё изменилось, и что Бивнев лежит в больнице, и у них новый глава, вовсе они теперь не имени Вычурных. А у нас-то как дела? Ой, извини. (Ищет в сумочке мобильный телефон. Достаёт его и отвечает на звонок). Да. Привет. Уже бегу. (Гориславу) Ой, извини. Заболталась я. Как-нибудь в другой раз. Пока. (Убегает).
Горислав (глядя ей вслед): В моём имени – горе и слава, а в твоём?.. (Вздыхает).

Из-за кулис появляется молодой критик. Увидев его, Горислав улыбается. Они жмут друг другу руки.

Молодой критик: Душно сегодня. Как перед грозой.
Горислав: Знаешь, кого я только что встретил? Анну Флюгер.