Леди Макбет
(Из дома, сверху, спускается КАТЕРИНА). КАТЕРИНА, (усаживаясь на ковре под цветущей яблоней). Заспалась я. И что это такое, Аксиныошка, значит?
АКСИНЬЯ. Что, матушка?
КАТЕРИНА. Не то что во сне, а вот совсем на яву ко мне кот какой—то лез.
АКСИНЬЯ. И что ты это?
КАТЕРИНА. Право, кот лез. Сплю вроде и не сплю. Чувствую, что пора и проснуться, пора идти в сад чай пить г а встать ни как не могу. Насилу прокинулась и ну кота ласкать. А кот такой ласковый, рослый да притолстющий—толстющий. . . Заворошилась я в его пушистой шерсти, а он так ко мне с рылом и лезет: тычется тупой мордой в груды а сам тихонькую песенку поет, будто ею про любовь рассказывает. «И чего еще сюда этот котище зашел». — думаю. Выгнать его решила, хотела схватить кота и выбросить. А он, как туман, так мимо пальцев и проходит. Однако откуда же этот кот у нас взялся? Никогда у нас в спальне никакого кота не было, а тут ишь какой забрался! Хотела опять кота рукой взять, а его опять нет. Проснулась, огляделась по горнице, никакого кота нет, лежит только рядом Сергей и меня своей рукой обнимает. Да что ж это такое? Уж это, полно, кот ли?
АКСИНЬЯ. И зачем тебе его было ласкать?
КАТЕРИНА. Ну вот поди ж! Сама не знаю, зачем я его ласкала.
АКСИНЬЯ. Чудно, право!
КАТЕРИНА. Я и сама надивится не могу.
АКСИНЬЯ. Это беспременно вроде как к тебе что-нибудь прибьется, что ли, либо еще что-нибудь такое выйдет.
КАТЕРИНА. Что ж такое именно?
АКСИНЬЯ. Ну именно что — уж этого тебе ни кто, милый друг, объяснить не может, что именно, а только что-нибудь да будет.
КАТЕРИНА. Месяц — во сне видела, а потом этот кот…
АКСИНЬЯ. Месяц — это младенец… А не спослать ли сода к твоей милости Сергея?
КОТЕРИНА. Ну что ж, и то правда, поди пошли его: я его чаем тут напою.
АКСИНЬЯ. То—тот я говорю, что послать. <уходит>.
ССЕРГЕИ. (нагнувшись, вошел под низкую яблоню и сел в ногах у Катерины Львовны).
СЕРГЕЙ. Ты что ж меня, не разбудила. Катюша?
КАТЕРИНА. Жалко, уж больно ты сладко спал. (Пауза). Сон я видела, Сережа… Кот все какой—то ко мне лез… Будто трется между нами, а сам тихонькую песенку поет, будто про любовь рассказывает.
СЕРГЕЙ. Мечтанье одно.
КАТЕРИНА. С чего же его, этого мечтанья, прежде, Сережа, никогда не было?
СЕРГЕЙ. Мало чего прежде не бывало! Бывало, вон я на тебя только глазком гляжу да сохну* а нынче вона! Всем твоим белым телом владею,
КАТЕРИНА. Сережа, поди—ка сюда. Сядь тут, возле. А ты сох же по мне, Сережа?
СЕРГЕЙ, Как же не сох.
КАТЕРИНА. Как же ты сох? Расскажи мне про это.
СЕРГЕЯ. Да как про это расскажешь? Разве можно про это изъяснить, как сохнешь? Тосковал.
КАТЕРИНА, Отчего же я этого, Сережа, не чувствовала, что ты по мне убиваешься? Это ведь, говорят, чувствуют.
СЕРГЕЙ. А откуда же я знаю, почему ты этого не чувствовала.
КАТЕРИНА. А ты для чего песни пел, если тебе по мне скучно было? Что? Я ведь, небось, слыхала, как ты на галерее пел.
СЕРГЕИ. Что ж, что песни пел? Комар вон и весь свой век поет, а ведь не с радости.
КАТЕРИНА. Посмотри, Сережа, рай—то, рай—то какой! Ах, Сережечка, прелесть—то какая! Что ты это, Сережа, такой не радостный, или уже тебе и любовь моя прискучила?
СЕРГЕЙ. Что пустое говорить? (целует ее).
КАТЕРИНА. Изменщик ты, Сережа, — необстоятельный.
СЕРГЕЙ. Я даже этих слов на свой счет не принимаю.
КАТЕРИНА. Что ж ты меня так целуешь? Это только мужья с женами так друг дружке с губ пыль сбивают. Ты меня так целуй, чтоб вот с этой яблони, что над нами, молодой цвет на землю посыпался, (крепко обнимает его и целует). Слушай, Сережа, что а тебе скажу: С чего это все про тебя говорят, что ты изменщик?
СЕРГЕЯ. Кому ж это про меня брехать охота?
КАТЕРИНА. Ну, уж говорят, люди.
СЕРГЕЙ. Может быть, когда и изменял тем, какие совсем не стоящие.
КАТЕРИНА. А на что с нестоящими связывался? С нестоящими не надо и любви иметь.
СЕРГЕЙ. Говори ж ты! Нешто это дело тоже как по рассуждению делается? Один соблазн действует. Ты с нею совсем просто, без всяких этих намеримий заповедь свою преступаешь, а она уж и на шею тебе вешается. Вот и любовь.
КАТЕРИНА. Слушай же, Сережа! Я там как другие прочие были, ничего не знаю да и знать про это не хочу, ну а только как ты меня на эту теперешнюю любовь сам улещал и сам знаешь, что сколько я пошла на нее своею охотою, столько же и твоею хитростью, так ежели ты, Сережа, мне да изменишь, ежели меня на кого да нибудь, на какую ни на есть поменяешь, я с тобою, друг мой сердечный, извини меня, — живая не расстанусь.
СЕРГЕЙ. Да ведь, Катерина Ильвовна! Свет ты мой ясный! Ты сама посмотри, Какое наше с тобою дело. Ты вон как теперь замечаешь, что я задумчив нонче. А не рассудишь ты того, каким мне и задумчивым не быть. У меня, может, все сердце мое запеченой кровью затянуло!
КАТЕРИНА. Говори, говори, Сережа, горе свое.
СЕРГЕЯ. Да что тут говорить! Вот сейчас, вот первое дело, благослови господь, муж твой наедет, а ты Сергей Филипыч, и ступай прочь, отправляйся на задний двор к мужыкантам и смотри из—под сарая, как у Катерины Ильвовны в спальне свеченка горит да как она пуховую постельку перебирает да со своим, с законным Зиновием Борисычем опочевать укладывается.
КАТЕРИНА. Этого не будет.
СЕРГЕЙ. Как так этого не будет! А я так понимаю, что совсем без этого вам невозможно. А я тоже, Катерина Ильвовна, свое сердце имею и могу свои муки видеть.
КАТЕРИНА, (обнимает Сергея). Да ну, полно тебе все об этом.
СЕРГЕЙ (отстроняясь). А повторительно, повторительно надо сказать и то, что состояние мое самое ничтожное тоже заставляет, может, и не раз и не десять раз рассудить так и иначе. Будь я, так скажу, равный вам, будь я барин какой или купец, я бы, то есть с вами, Катерина Ильвовна, и ни в жизнь мою не расстался. Ну, а так сами вы посудите, что я за человек при вас есть? Видючи теперь, как возьмут вас за белы ручки и поведут в опочивальню, должен я все это переносить в моем сердце, и, может, даже сам для себя через то на целый век презренным человеком сделаться. Катерина Ильвовна! Я ведь не как другие прочие, для которого все равно, абы ему от женщины только радость получить. Я чувствую, какова есть любовь и как она черной змеей сосет мое сердце.
КАТЕРИНА. Что ты мне про такое толкуешь?
СЕРГЕЙ. Как не толковать—то? Когда, может, все уж мужем объяснено и расписано, когда, может, не только что в каком-нибудь долгом расстоянии, а даже самого завтрешнего числа Сергея здесь ни духу, ни пуху на этом
дворе не останется? <уходит>.
(КАТЕРИНА преграждает путь).
КАТЕРИНА. Нет, нет, и не говори про это, Сережа! Этого ни за что не будет, чтоб я без тебя осталась.
Если только на то дело… либо ему, либо мне не жить, а уж ты со мною будешь.
СЕРГЕИ. Никак этого не может, Катерина Ильвовна, последовать. Я жизни моей не рад и сам за этой любовью. Любил бы то, что не больше самого меня стоит, тем бы и доволен был. Вас ли мне с собою в постоянной любви иметь? Нешто это вам почет какой — полюбовницей быть?! Полюбвницей! А я бы хотел перед святым, перед вечным храмом мужем вам быть. Вот тогда я, хоть завсегда млаже себя перед вами считая, все-таки мог бы по крайности публично всем обличить, сколь, у своей жены почтением своим к ней заслуживаю…
КАТЕРИНА. Ну уж я не знаю, Сережа, как я тебя и купцом сделаю, и жить с тобою совсем как следует стану. Ты только не печаль меня попусту, пока, еще дело наше не пришло до нас, Я за тобой, мой любимый, и в огонь, и в, воду, и в темницу, и на крест! {снимает с себя крестик и вешает его на грудь Сергея).
ЗАПЕВ ПЯТЫЙ
Выходит ХОР — приказчики.
СТАРШИЙ. И опять у них пошло житье разлюбезное.
ВТОРОЙ. И опять пошли поцелуи да ласки.
ТРЕТЙ. Слышался в ночной тишине то шепот с тихим смехом.
ВТОРОЙ. Будто советуется кто—то — как злее над хилой старостью посмеяться…
ПЕРВЫЙ. То хохот звонкий и веселый, словно кого озерные русалки щекочут.
ТРЕТИЙ. Резвилась и играла Катерина Ильвовна с молодым мужниным приказчиком.
СТАРШИЙ- Сыпался, сыпался на них молодой белый цвет-
с кудрявой яблони, да уж и перестал сыпаться.
ВТОРОЙ. Времы катится не для них одних.
ТРЕТИЙ. Не все дорога скатертью, бывают и перебоинки.
ПЕРВЫЙ. Спешит из долгой отлучки обиженный муж Зиновий Борисыч.
(Уходят).
(Спальня Катерины Львовны. КАТЕРИНА спит рядом с СЕРГЕЕМ. Сон так и окутал ее голову, но опять слышит она сквозь сон, будто дверь отворилась!
КАТЕРИНА. Ах! А-а-а…
СЕРГЕЙ. Что ты, что ты, Катя?
КАТЕРИНА. Сережа, кот мудреный ко мне повадился.., ходит по да, всей по мне и человеческие слова выговаривает… Какой же, говорит, я кот… С какой стати… совсем я не кот, а именитый купец Борис Тимофеич,.. Я, говорит, и с кладбища нарочно пришел поглядеть, как вы с Сергеем Филилгычем мужнину постельку согреваете. А ты, говорит, меня не бойся: у меня, видишь, от твоего угощения и глаза повылезли. Глянь мне в глаза—то дружок, не бойся! А голова у того кота Бориса Тимофеича — во всю величину, как была у покойника… и вместо глаз но огненному кружку — в разные стороны так и вертятся, так и вертятся.
СЕРГЕЙ. Ну, будя, будя… спи.
(КАТЕРИНА легла, затем тревожно приподнялась. Послышался стук.) КАТЕРИНА вскочила, прислушивается. Голос повторилися) .
КАТЕРИНА. Слушай, Сережа… Не иначе, это мой Зиновии Борисыч вернулся.
( СЕРГЕЙ соскочил с кровати, схватил одежду, бросился к окну).
Нет, не надо, не надо! Ты не отходи далеко. (Прячет его за дверью).
(Стук в дверь).
КАТЕРИНА. Кто там?
ЗИНОВИИ БОРИСОВИЧ. Свои.
КАТЕРИНА. Это ты Зиновии, Борисыч?
ЗИНОВИИ БОРИСОВИЧ. Ну, я! Будто, не слышишь!
(КАТЕРИНА отворила дверь, впустила мужа).
КАТЕРИНА (кутаясь в платок). Что-то перед зарей холодно становится.
(ЗИНОВИИ БОРИСОВИЧ обошел несколько раз комнату, озираясь это
по сторонам снова огляделся).
ЗИНОВИИ БОРИСОВИЧ. Как живешь – можешь?
КАТЕРИНА . Ничего.
ЗИНОВИИ БОРИСОВИЧ. Ну как же это вы тятеньку с хорнили?
КАТЕРИНА. Так. Они померли? – их и схоронили.