Соглядатай
Кэмп. Я вхожу. Играет музыка. (Включает музыку на стареньком портативном плеере.) В зале все уже сидят. Настроение поганое, но в целом бодренькое. Все-таки ты прожила большую интересную жизнь. Люди о такой только и мечтают. Я зажигаю свечу. (Зажигает свечу.) Это алегория. Ты похожа на эту свечу, и ты угасаешь. Постепенно превращаешься в расплавившийся кусочек воска на дне подсвечника. Это твое тело. Но душа твоя – это огонечек, пламя. И когда воска уже совсем не остается, твоя душа… душа… (Рыдает, затем мгновенно приходит в себя.) Прости, меня этот образ растрогал. Так растрогал… Что с тобой? Я просто сравнил тебя со свечой. Я понимаю, тебя не вдохновляют классические образы из изящной словесности. Они тебе не понятны. Тебе интереснее просто сидеть здесь день и ночь напролет, жрать пудинг с жженым сахаром и иногда посещать туалет! Прости, но есть нечто большее, и я буду говорить об этом прямо. В конце концов ты хочешь, чтобы люди плакали или не хочешь? Хорошо, возьми тогда и сама напиши надгробную речь себе на похороны. У меня есть дела поважнее. (Кэмп останавливает музыку, достает кассету из плеера и разбивает ее вдребезги.) Вот, погляди, что ты натворила. (Пауза, затем говорит очень небрежно.) Я тогда вообще не понимаю, зачем трачу на тебя время. Из-за тебя мне пришлось уволиться. Ты вообще понимаешь, что это такое? Не имеешь ни малейшего представления! Так вот, чтобы приехать к тебе, я пожертвовал работой. У меня был серьезный высокооплачиваемый пост в серьезном банке. Ну хорошо, не очень серьезный. В паршивеньком банке. Но все равно мне пришлось пойти на какие-то жертвы. Не будет большим преувеличением сказать, что я добился определенных высот в карьере. У меня были друзья. Ну хорошо, не друзья, просто связи. Много связей. Я был кем-то. Я уже больше не жил в твоем проклятом глупом городишке. Я был изысканным светским львом. Я жил интеллектуально насыщенной жизнью. Понимаешь? Ну, может быть не такой уж сильно интеллектуальной, но, по крайней мере, забавной, не такой тупой и однозначной, как у меня сейчас. Я обедал в таких ресторанах, где подают такие блюда, о которых тебе и не мечталось. Порции там такие скромные, что в таких ресторанах нет даже туалетов. Понимаешь? А когда люди умирали, что в моем кругу было редкостью, они имели такт делать это в больнице, безболезненно для окружающих обретая забвение. Проще говоря, не заставляя еще живущих испытывать мучительный дискомфорт от лицезрения малоприятного процесса умирания. (Пауза. Кэмп собирает кусочки разбитой кассеты.) Только вот не надо говорить мне, что я поступил опрометчиво. Вне всяких сомнений, я обязан был здесь появиться. Во-первых, это мой долг. Во-вторых… Да просто это мой долг и все тут! Я не из тех людей, которые пренебрегают своими обязанностями. У меня и в мыслях не было препоручить тебя в руки государства. Я вообще не верю в эту коллективную благость. Ты – моя проблема. То есть никакая ты не проблема вообще. Короче, ты поняла, что я хотел сказать. Ну, хорошо. Если уж ты так не хочешь, чтобы тебя сравнивали со свечой, я не буду. Не буду больше сравнивать. (Пауза. Кэмп выбрасывает кусочки кассеты в мусорное ведро.) На самом деле, ты, конечно, права. Почему это мы должны быть похожи на какую-то там аллегорическую фигню? Отныне я отменяю все метафоры. Какая глупая на самом деле идея! Конечно, никакая ты не свеча. Ты просто старуха с немытой головой. Если бы ты была свечкой, то… Эх, да что там!
Кэмп слюнявит пальцы и тушит пламя свечи. Затемнение.
Сцена двенадцатая
Кэмп сидит, меланхолично листает книгу с названием «100 и 1 способ переносить горе». Грэйс вяжет.
Кэмп. Ни одной моей фотографии. Ни одной. Во всех твоих вещах нет ни одной, даже самой маленькой моей фотографии! Правда, я вообще не вижу у тебя ничьих фотографий, справедливости ради надо сообщить тебе. Я не смею винить тебя за то, что ты не чтишь память моих родителей. Они это, сказать честно, заслужили. Но меня? Почему? Каждый год я посылал тебе свою карточку. Выходит, ты их просто выбрасывала? И даже ту, где у меня свинка? Я же там такой трогательный. Такое ощущение, что меня вообще не было в твоей жизни. Это же невыносимо! Все эти годы я с осторожностью думал о том, что, наверное, ты меня совсем забыла. Но сегодня я понимаю, что это, черт побери, на самом деле так! (пауза) А вот это вот вязанье?.. (пауза) Это что у тебя, долгосрочный проект?
Грэйс продолжает, как ни в чем не бывало, вязать. Кэмп смотрит на нее, затем снова принимается листать книгу. Затемнение.
Сцена тринадцатая
Кэмп смотрит в окно. Грэйс все там же, на своей кровати. Она рассеянно красит помадой губы и щеки, смотрясь в крошечное зеркальце, которое она использует также для того, чтобы изредка наблюдать за действиями Кэмпа.