Соглядатай

Кэмп. Не думаю, что они нас в чем-то подозревают. Я вел себя очень непринужденно. (Только сейчас замечает, что он все еще в перчатках и с веревкой на шее.) О, Господи. Ты думаешь, они это заметили? Ну даже если и заметили, и что? Они не за мной приходили. Они следят за той женщиной через улицу, которая на нас все время смотрит. Они спросили, знаем ли мы что-нибудь о ней. Она – наша соседка, вот все, что мы знаем, сказал я. (Выглядывает из окна.) Она умерла. Даю сто процентов. Взгляни. Она умерла уже очень давно. Бедная женщина. Да она и выглядит как труп, если приглядеться. Полиция сказала, что у нее в руках старая выцветшая фотография. Боже, как это печально. Правда? Маленький мальчик с симптомами свинки. Должно быть, ее родственник, который позабыл ее…

Пауза. Кэмп медленно переводит взгляд на Грэйс. Затем снова выглядывает в окно и снова смотрит на Грэйс. В его голове медленно, спокойно проходит весь год, проведенный в квартире Грэйс. Его взгляд скользит по комнате, то там, то тут он вспоминает каждую ситуацию, в которой он оказывался. Снова смотрит на Грэйс, снова в окно, и снова на Грэйс.

У меня сейчас появилось ужасное, отвратительное ощущение, что я ошибся квартирой.
Грэйс. Да?

Грэйс отворачивается от него и отходит, Кэмп следует за ней.

Кэмп. Хотя это, конечно, не означает, что мы вообще ничем не связаны.
Грэйс. Да, ничем… Ничем…

Грэйс смотрит на него кротким взором. Кэмп хочет что-то сказать, но не может. Падает в обморок. Затемнение.
Сцена тридцатая

Кэмп стоит у окна. Грэйс стоит напротив него, смотрит на Кэмпа.

Кэмп. Они даже не смогли запихнуть ее в заднюю дверь полицейского вагончика. Они просто посадили ее на переднее сидение. О мой боже! Никогда не видел таких твердых, как камень, трупов. Это ужасно.

Кэмп наблюдает, как полицейская машина отъезжает от дома. С печальным видом он отходит от окна и идет к двери, даже не взглянув на Грэйс. Берет в руки чемодан. Останавливается. Поворачивается. Пауза.

Мне осталось сообщить тебе одну вещь, мало не покажется. То, что ты была моей тетушкой, было невыносимо. Но то, что ты не была ею, это вообще ни в какие ворота! Непростительно. (Пауза. Внезапно Кэмп бьет себя по голове с досады.) ЧТО ЖЕ Я НАДЕЛАЛ? ЧТО Я НАДЕЛАЛ? ГДЕ Я БЫЛ? ЭТО ЖЕ БЫЛ НЕВЕРНЫЙ АДРЕС!!! КТО МЕНЯ НАУЧИЛ БЫТЬ ТАКИМ НЕВНИМАТЕЛЬНЫМ? НЕ-ВНИ-МА-ТЕЛЬ-НЫМ!!! (Внезапно прекращает свои стенания, подходит к Грэйс.) Я жил нигде. Нигде. Ухаживал за… никем. Кормил тебя пудингом и поддерживал тебя целый год. Ради чего? Если бы я знал, что ты накормишь меня враньем, то я бы уж точно отблагодарил тебя какой-нибудь изысканной аферой. Мне было бы легче, если бы ты проткнула мою голову шампуром от барбекю. Теперь жизнь моя тупа и бессмысленна, ты подвела под ней красную черту. Ну, и что же ты молчишь?
Грэйс. Мне очень приятно, что ты у меня погостил.
Кэмп. Погостил? Да я был твоим заложником! Ты удерживала меня в своем доме целый год, завязав мне глаза и упрятав от них правду. Посмотри. Только теперь я понял, какое отчаяние таится в одиночестве. Для таких, как ты, жаждущих общения с людьми любым способом, и строят странноприимные дома!
Грэйс. Разве ты не был здесь счастлив?

Короткая пауза. Кэмп, не зная, чем ответить Грэйс, идет по направлению к двери. Мы слышим, как он спускается по лестнице и хлопает нижней дверью. Грэйс оборачивается и осматривает комнату. Медленно гаснет свет.
Сцена тридцать первая

Грэйс стоит у окна, выглядывает на улицу. Тяжело вздыхает. Возвращается к кровати, берет в руки вязанье. Смотрит на него, снова вздыхает. Медленно гаснет свет.
Сцена тридцать вторая

Грэйс сидит на кровати, вяжет. Это свитер.

Грэйс. Ну вот, почти готово.

Грэйс тяжело вздыхает. Продолжает вязать. Медленно гаснет свет.
Сцена тридцать третья

Комнату наполняет лунный свет. Свитер готов, и Грэйс вешает его на стойку посредине комнаты. Она возвращается к кровати, садится на нее, смотрит на свитер. Улыбается, словно увидела старого знакомого. Свет медленно гаснет.
Сцена тридцать четвертая

Ночь. Грэйс лежит на кровати. Свитер висит на стойке посредине комнаты. Из коридора раздается шум. Звук поворачивающегося ключа во входной двери внизу. Дверь закрывается. Шаги по лестнице, кто-то подымается вверх. Сперва появляется длинная тень, а затем Кэмп, остановившийся на пороге.

Кэмп. Чего это ты тут в темноте валяешься?
Грэйс. Вообще-то уже глубокая ночь.
Кэмп. Ах, ну да. И вправду. Так и есть. (пауза) Я сидел посредине улицы. На своем чемодане. Вот только что перед тем, как к тебе вернуться. И думал, а чего это я сижу на чемодане посредине улицы? И я вспомнил, что забыл попрощаться. Я все-таки должен это сделать. Хотя бы это. После всего, что было между нами, после всех наших разговоров. Это было ужасно. Но в конце концов я понял, что все же какое-то время ты была моей родственницей. (Собирается уйти, чего-то ждет, обдумывает, что сказать.) Я… хотел, было, вернуться в свой банк, но потом вспомнил, что уже не пользуюсь там таким доверием, как раньше. (пауза) В тот день, когда я получил письмо, я тут же пошел к шефу и сказал: «Моя тетя умирает. Мне нужно пару дней, чтобы ее навестить». «Пару лет», надо было мне тогда сказать. Ну и ладно. Он даже головы не поднял от своих бумаг. Только произнес: «Сейчас это не ко времени». Он так обычно всем отвечает. А я не люблю о чем-либо просить дважды. Меня в этот момент уже видели бегущим вниз по парадной лестнице. Знаешь, когда ты только поступаешь в банк, они любят продемонстрировать тебе заботу о твоей семье. Они мне даже открытку подписали на день рождения. Это, правда, был день не моего рождения, но все равно приятно. Открытка… «С большим приветом от твоих сбережений и твоей большой трудовой семьи». Это, правда, было очень… трогательно. Я почувствовал себя частью чего-то большого, огромного… Понимаешь? (пауза) Но как только я достиг последней ступеньки лестницы, я так немного присел. Присел на перила, как ребенок. Как тупоголовая лягушка. Последний раз я взглянул на мой рабочий стол, где уже не было меня. И понял, что моя смерть, случись она тут же, тоже будет им «не ко времени». Они не опечалятся. Не станут драматизировать. Только скажут, что это было… неуместно. Я так думаю. И когда я вышел, я подумал о том, как же было бы здорово, если бы они глубоко прочувствовали хоть одну потерю хоть чего-нибудь в их жизни.
Грэйс. Очень грустно быть никому не нужной.
Кэмп. Ну я-то кому-нибудь все время нужен. Уходя из банка, я был в такой чудовищной спешке, что моментально скрылся с глаз долой, прихватив свой чемоданчик, но забыв прихватить хоть немного денег. Удивительно, не правда ли?
Грэйс. Кто-нибудь и о тебе обязательно позаботиться, дорогой мой.
Кэмп. Боюсь, никто обо мне уже не позаботиться. Я проторчал в этом доме слишком долго. Как одиноко ты выглядишь в лучах ночника. Ощущение, что у тебя, старуха, запор. Чихнешь, и в крематории тут же начинают разогреваться. Вот на что похож наш мир. Никакого чувства благодарности. Видишь старого пердуна в автобусе, и думаешь только: «Вот же, сволочь какая, мое место занял». Какая-нибудь сморщенная куколка, долго копающаяся в своем ветхом кошелечке с мелочью. Сморщенные забытые душонки. Кто готовит для них пудинги? Жирные, отвратительные, вороватые нянечки с предательскими шприцами. Нотариусы с заросшими носами, изобретающие схемы, как компенсировать убытки от завещаний. Куда исчезает сочувствие? Я бы хотел это знать. Кто распишется вам в благодарности?
Грэйс. Лучше быть цветочком амариллиса.
Кэмп. В лучшем мире с тобой обязательно кто-нибудь будет рядом.
Грэйс. А в этом уже есть.

Затемнение.
Сцена тридцать пятая

Грэйс в полудреме держит в руках игральные карты. Кэмп сидит рядом с ней, с картами в руках, думает, что бы скинуть. Жульнически пытается посмотреть в ее карты.

Кэмп. Я вот думаю. Я могу быть обвинен в преступной халатности. Не знаю, есть ли в мировом праве статья, по которой можно осудить человека, что позволил своей тетушке сгнить в своем кресле, на которое он смотрел в течение года в окно через улицу. Мне кажется, если такого закона нет, то после моего случая должен появиться прецедент. (пауза) И еще я думаю, они могут смело засчитать время, проведенное с тобой, как часть отведенного мне судом срока. Ходи давай. (Кэмп ходит за нее.) Не везет тебе сегодня. Теперь я. (Играет из своей руки.) Нет, ну только посмотри. Я снова выиграл. (пауза) Что с тобой? Ты последние несколько дней на меня дуешься. Ну ладно, хорошо, давай сыграем еще один раз. Ну, хорошо, давай не будем. Я не знаю, чего ты хочешь. Давай я тебе сделаю пудинг с жженым сахаром? Ну и ладно. Я тогда посижу тут, надо начать воспоминания писать.

Кэмп берет ручку и держит ее так, словно готовится изобразить что-нибудь эпохальное на клочке бумаги. Оглядывает комнату, ожидает музу. Слышны голоса играющих на улице детей.

Нет, в этом доме совершенно невозможно сосредоточиться. (Подходит к окну и открывает его.) Там кто-то мячом засадил прямо в окно.

Внезапно мяч летит в его сторону и оказывается у него в руках. Кэмп с остервенением отбрасывает его назад. Наблюдает за полетом. Звон разбитого стекла. Кэмп поспешно ретируется в комнату.

Ну вот. На чем я остановился? (Замечает, что она засыпает.) Ты уверена, что не хочешь прогуляться по парку? Я покажу тебе человека с деревянной ногой. Он немного, конечно, чокнутый, но абсолютно безвреден. Он подорвался на мине. Ты знала об этом? Нет, не в нашем парке, конечно. На войне. Не знаю, правда, на какой. На какой-то войне. Он сказал мне, что оказался в неправильном месте в неправильный час. А я сказал ему, что разделяю его страдания. Я, конечно, ноги своей не терял, но мы все по жизни идем, прихрамывая. Правда, ведь? Ежедневно теряем себя по кусочкам. (пауза) Ну, так-то лучше.

Садится, хочет что-то записать. Останавливается.