Внуки Ильича

Ленин. Минуточку! Ми-ну-точ-ку. И настолько привык к этой думе, как пишет писатель Салтыков-Щедрин, настолько усвоил ее с молодых ногтей, что не может представить себе жизнь в иных условиях, чем те, которые как будто сами собой создались для него. Пойдем дальше. Иван-бедняк, понятно, отчего купил горшок. Потому что дешевый. А почему недорогой горшок приобрел для себя Иван-богатей? Вот здесь, здесь и сокрыта глубинная, непримиримая причина их антагонизма! Иван-бедняк купил недорогой горшок на последние деньги, Иван-богатей купил недорогой горшок из экономии. Вот эту существенную разницу между ними невозможно устранить, не изменив в корне их сложившиеся отношения, психологию их одновременного существования. Увидеть глубинные течения процесса, и изменить их в пользу справедливости – вот как смотрят на их житье-бытье марксисты! Элементарная диалектика, которую вкратце можно определить, как учение о единстве противоположностей. И не надо, не надо, товарищ Толян, своими живописными картинками уводить суть проблемы в сторону! Не надо! Товарищ Колян, а сделаем так. Разрешите наш спор. Ответьте на вопрос: а справедливым ли будет изменение жизни Ивана-бедняка и Ивана-богатея в пользу бедного?
Колян. Само собой, Владимылич!
Ленин. Отлично! (жмет руку Коляну).
Толян. Ну, нет, Владимир Ильич! Вы вытянули из под полы вместо коммуниста Ивана-бедняка…
Ленин. (весело поет). «На плече несет дубинку, Под полой несет волынку, Вай-ну, вай-ну, вай-ну, вай-ну»…(поясняет) Хор крестьян из «Евгения Онегина». (поет). «Под полой несет волынку, Под другой несет гудочек, Догадайся, мил дружочек»… Ах, у меня в хороших знакомых была очаровательная девушка. Хористка из Мариинки. Леночка Зарецкая. (уходя поет).
Девицы, красавицы, душеньки подруженьки
Разыграйтесь, девицы, разгуляйтесь милые…
Ему вторит хор девушек из «Евгения Онегина»
Затяните песенку, песенку заветную,
Заманите молодца к хороводу нашему…
Колян. (хмыкнув) Ха! Получил пистон? (уходит).
Под хор девушек Толян садится на кровать, раскидывает руки, валится на спину.
Из-за стола по плечи вырастает Корш. Внимательно смотрит на бутылку с закуской. Бутылка и закуска растворяются неизвестно куда. Корш сдувает соринки со стола. Смачно зевает. Исчезает за столом.
Входит Анна с набитым целлофановым пакетом. Оставляет пакет у входа. За ней Полина.
Анна. (слушая затихающий хор). Кому поем, тому с добром. (подходит к кровати, восхищенно) Ишь, распластался в развращенном виде! Мужик – загляденье! Пройди мимо, так утешение – вспомнить! (укоризненно в сторону Полины). А им, как ни кинь, все жизнь нуждной кажется. Начнут толковать, инда злость проступает!
Полина. Не ворчи. За дело берись.
Анна. А куда денешься! Мое дело кроткое. Угождать. Ноги в руки, и по людям. Меня, как тать, ноги кормят да специальность. Сядь сюда. (Анна за столом, Полина у стола).
Полина. (заметно волнуясь). Чай, страшно приниматься?
Анна. Чего мне бояться! Мне только скучно на вас глядеть. (вздохнув). Ну, да кто богу не грешен, царю не виноват! (ставит на стол потертый чемоданчик с медицинским крестом, вынимает пожелтевшие листочки бумаги, раскладывает по какому-то своему порядку). Конспект мой.
Полина. И как ты разбираешь? Все пожелтело. Стерто. Ничего не видно. Не поймешь даже, где верх, где низ.
Анна. А не важно, касатка, где верх, где низ. Мне, главное, чтобы листочки видеть, да не растерять их. Это как иконка у меня дома еще прабабки моей. Не счесть, сколько годков ей. Только и осталось видимым покрывало в нижнем углу. А я как обращу на иконку взор, так весь лик Господень вспомню. Так и листочки.
Полина. Ну, так то – иконка. А это совсем наоборот.
Анна. А это слово древнее. (в сторону Толяна) Проверь, крепко ли спит? Да не разбуди!
Полина. Его сейчас пушкой не разбудишь.
Анна. (из мешочка что-то сыпет вокруг головы, плеч Толяна, Полине) Четверговая соль! (басом) Повадился медведь в бор коренья драть. Еще похожу, да еще надеру. Кому вынется, тому сбудется. На житье, на битье, на согласиё. (Полине) Подай хлеба каравай да свет выключи! (зажигает свечу, Полина приносит хлеб, Анна переворачивает каравай нижней коркой вверх, Полина садится, от волнения то одну, то другую ногу кладет на колено, Анна сердито бьет Полину по ноге) Не качай!
Полина. Я от волнения!
Анна. (зловещим шепотом) Не качай! Ты не ногу качаешь! Ты черта качаешь! А тот и рад все у нас запутать!
Полина. О, господи!
Анна. (шипит) И не поминай всуе Господа! Мы с тобой не на евангельскую вечерю собрались. Ходи за мной! (идут вокруг стола). Ходим. Ходим. (хватает хлеб) Не ложись, каравай, нижней коркой вверх! (Шлепает хлебом по столу).
Полина. О, господи!
Анна. Не поминай всуе! Садись. И сиди несходно! (басом). Встаю я раб божий Толян, тьфу! раб божий Анатолий засветло. Умываюсь ни бело ни черно, утираюсь ни сухо ни мокро. Иду я из дверей в двери, из ворот в ворота, в чисто поле, к лесу дремучему. А из леса дремучего бегут ко мне сорок сатанаилов, – все пешие, все конные, все черные, все белые, все высокие, все низкие, все страшные, все робкие…(усиливает голос). И стали те сатанаилы…
Толян. (садится в постели). Не те слова вы говорите, не те. Они, конечно, оба сидят…на горшках. Но вы не туда повернули, Влади…Влади…(падает на кровать).
Анна. (В испуге). Как же не те, Толянушка! Как не туда повернули? Туда, Толянушка! И слова те самые! Ты не сомневайся. Их еще прабабка моя говорила. А я точь в точь ей вторю. И никогда еще, Толянушка, сбою и вреда не было, а только одна сплошная польза, вам обоюдная…
Полина. Да не слышит он тебя! Спит он! Это он во сне. Сейчас потаращит глаза, да далее сон будет смотреть. Его и палкой не разбудишь.
Анна. Вон как? А меня оторопь взяла. Ну, леший тебя забери! Не те, говорит, слова. Ишь, чего удумал! Моя прабабка еще…как же это. Надо сызнова. Сиди несходно! Встал я раб…(далее бормочет очень быстро до нужных слов, поднимает голос) И стали те сатанаилы на мою услугу да подмогу, на мои поставушки сумеречные, вечерние, ночные, утренние. Два брата камень секут, две сестры в окошко глядят, две свекрови в воротах стоят. Ты, свекровь, воротись, а ты, кровь, возгорись. Ты, брат, оборотись, а ты, кровь, разгорячись. Ты, сестра, взыми, а ты, кровь, вскипи! Ты, мать-руда жильная-жильная, кровь телесная – взбеленись, мост горбатый распрямись, в небо высоко вздымись, в раба божьего Толяна…Анатолия вселись. И сохрани раба божьего Анатолия с его железным кляпцом от урока и призора, от стрешника и поперешника, от двоезубых и троезубых, от кривых и слепых, – чтобы им его не испорчивать. Замки замкнитеся, ключи отмыкнитеся. Чтоб лежали ключи безопасно, как ели хвоя, как к клещам железо. Чтобы рабу божьему Анатолию был скок крепок и жесток! И сумеречным, и вечерним, и ночным, и утренним! Слово мое крепкое, на веки нерушимо! (хихикая) Ну, девка, ты теперь найди время днем соснуть. А то он, раб божий Анатолий, всю ноченьку спать не позволит. Мое слово еще прабабкино – верное…
Полина. (испуганно) Как это – «утром и вечером»? Какой такой скок железный? Ты что мне наворожила?
Анна. Мечту твою. Удовольствие твое. Чтобы он, как пионэр, – всегда был готов!
Полина. Ты что – спятила? Я тебя разве об этом просила?
Анна. Ой! Как это?
Полина. (в отчаянии). Да он мне и так спать не дает! А ты еще какое-то кляпцо железнее железного! Я у тебя совсем другого просила.
Анна. Свет, Полинушка! Да кто же другого просит?
Полина. А ну, возвращай всех своих сатанаилов обратно! И белых, и черных! Всех! Не то я тебя отсюда не выпущу! (возмущенно) Мне, бедной, и так от него отдыха нет! А она еще и днем и вечером!
Анна. Ай! Ой!
Полина. Не охай! А вертай всех обратно! Пусть они все наоборот сделают!
Анна. Милая, как же совсем «наоборот»? Подумай, касатка, чего желаешь!
Полина. Зови сатанаилов!
Анна. Да какие тут сатанаилы! Не про них честь! Здесь к самому Господу надо! Падай на колени! (и сама на коленях, негромко, торопливо). Господи, прости нас, мы тут не сами собой действуем. Жизнь нам такую устроили, что вертеться надо неизвестно куда. Хочешь так, – ан нет, будто так все выходит, что не ты к ней и она ни к тебе. Был коммунизм, теперь капитализм. Не поймешь, где верх, где низ. Где добро, где зло. Каюсь, уж привыкла к такой жизни. Спрос на меня есть. На ворожбу еще прабабкино. Грешна. Видно, горе мое такое – клиентам служить. А клиенты-то разные. Веришь, нет, Господи, по секрету скажу – сколь не практикую, а впервой встречаю такую вот (жест в сторону Полины). Оттого сразу и не догадалась. Не поняла. А теперь поняла. Что она Тобой послана! Чтоб вспомнила я, значит: есть человечинка божия, обшитая кожией. Каюсь, забыла о такой, на, поди! Напутала, что в правиле, а что не в правиле. Обыкла. Ты уж не серчай. Будь добр. (громче, с чувством). Божие Вечный! Прости ми грехи, яже сотворих в сей день делом, словом, помышлением. И очисти, Господи, смиренную мою душу от всякия скверны плоти и духа. Возстави падшую мою душу, осквернившуюся в безмерных согрешениях, и отыми от меня весь помысел лукавый видимого сего жития. Аминь! (Встают с колен). Авось, Господь внемлет нашей молитве, да и простит. Ишь ведь, какая оказия вышла. Залетела ворона в чужие ворота. Ну, кто ж знал-то! Посиди со мной, Полинушка. Перекинемся словцом. Ты, Полина, богу угодная. Но не гордись. И тебя укорить стоит. Зачем ногой качала? Ежели бы черта не покачала, то, глядишь, мы бы с тобой еще до сатанаилов разобрались, что к чему. Ну, да ладно! Везли бревно на семи лошадях, если семь не повезут – восьмую подпрягут. Посидим рядком, да потолкуем ладком. Вот что скажу, Полинушка. Уж очень быстро мы из социализма выскочили. Огляделись кругом. Батюшки! Ни перед тобой, ни над тобой, ни кругом, ни около – никакой строгости нет. Я уж, как на духу скажу тебе, Полинушка. Спрос на меня большой. Я и разгулялась. Очень быстро уговорила себя, что никакого дела не следует делать даром, хоть гривенник, а слупи! Так и держу, что на тебе! Здесь копейку сбережешь, там урвешь. А тут, накось, на тебя налетела!
Полина. Как же моя просьба? О Толяне-то?