Внуки Ильича

Колян. Это я к тому – хорошо, что я не женился вот на такой…
Толян. А-а-а… А зачем ты ей дал?
Колян. Я же по честному! Догадаешься разве о подлянке ее!
Полина. (одеваясь). Ну, ладно, мальчики, я пошла на переезд. (уходит).
Колян. Чего ты ей не врезал?
Толян. Больно ей будет.
Колян. За то – наука!
Толян. (в раздумье). Так. Если завтра или сегодня снег разгребем, выкопаем опилки. Так ведь еще сушить, и просеивать. Это двое, трое суток. А там еще гнать…
Колян. (обреченно) Не выдержим.
Толян. Сутки продержимся.
Колян. Надо бы ей врезать.
Толян. Ты знаешь мои кулаки. Так что по этому вопросу ты меня не агитируй.
Колян. Нужда была!
Вздыхают. Встают. Сводят руки за спиной. И друг за дружкой угрюмо прогуливаются по комнате, как по тюремному двору.
День заменяется ночью. Потом утро и снова день. Поют птички. Все так же ходят Толян с Коляном. Садятся в разных углах. Не смотрят друг на друга.
Колян принюхивается к своим ладоням.
Толян. (заметив) Воспоминания хоть остались?
Колян. Никаких. Глухо.
Толян. Да-а-а…
Колян. Сиди вот теперь. Смотри на тебя.
Толян. А ты что-нибудь скажи. (помолчав) На трезвую голову, говорят, хорошо получается.
Колян. Вот ты и скажи.
Гул пролетающего истребителя. Оба смотрят на потолок.
Толян. Как думаешь, что сейчас делает Путин?
Колян. (подумав). Путин?
Толян. (подумав.) Ну, да.
Колян. Соображает чего-нибудь. (пауза). Или в Америку полетел. А, может, в Африку.
Толян. В Африку? В Африке клево, наверное. (пауза). Должно быть, жарища в этой самой Африке.
Колян. Ну, раз так негры обжарились, аж черные, чего ж говорить…
Толян. А ты бы хотел?
Колян. Что?
Толян. В Африку.
Колян. Ну, а что же. Почему нет. Только вот вопрос – в какое время? Ежели когда там зима, то я не против. А летом испекесся.
Толян. Да? А я бы и летом согласился. У меня плешь начинается. Может, на солнцепеке ее прогреть. (пауза). Пушкин то же из Африки.
Колян. Пушкин? А что – кучерявый. (пауза). Покажи-ка?
Толян. Что?
Колян. Плешь.
Толян. Во.
Колян. Есть маленько.
Толян. (после молчания). Вот как. Сидим. Разговоры ведем. О политике. О поэзии. О странах всяких. Вообще, о жизни. Хорошо. Вот что значит трезвые.
Колян. Оно, конечно, под мухой совсем другое.
Толян. Никакого сравнения.
Колян. Под градусом не то.
Толян. Какой разговор!
Колян. Разговор, конечно, совсем другой.
Толян. Именно! Вот по телеку показывают жизнь всякую. Коттеджи там. Мерседесы. Депутаты. Бандиты. А ты покажи – другое. Вот сидят, допустим, двое. Простые люди. На первый взгляд они ничего не делают. Нет. Они живут. Ты усеки это.
Колян. Да куда им! Вот покажи Оську. Бомж бомжем в натуре. Ан, нет! Ты разгляди.
Толян. Да, этот из ничего сделает все.
Колян. Еще как! Из отрубей – запросто. Из опилок – без облома. Из семечек – нет проблем. Талант! Ну, что мы ему ответим? Насчет опилок?
Толян. А что ответим! Мы ведь можем так и эдак. Можем пить, а можем трезвыми быть. (поет). Я – свободен, та-ра-ра-ра-ра-ра-ра, я – свободен…Вот ты сказал о семечках, и у меня враз возникла…ассоциация.
Колян. Что возникла?
Толян. Мысль своя.
Колян. Это от трезвости.
Толян. Ясно. Так вот, когда я вместо Польки дежурю на переезде, то зимой эти шесть километров до переезда шпарю вдоль поля, и не останавливаюсь. А летом там подсолнухи. Если порыскать в поле, то без семечек не уйдешь. Правда, мелкие. Но птичкам они в самый раз.
Колян. (вздохнув). И трезвый о своих птичках.
Толян. Ну, а что! Синичка, она – хищник. Сама питается, и птенцов выкармливает всякой мошкарой да червячками. А зимой вынуждена переходить на совсем другой корм. На семечки, например. А клювик у нее неприспособленный. Слабенький. Она ж не дятел. Так вот, прежде чем дать ей семечек, надо пройтись по ним бутылкой из под шампанского. Как катком. Расплющить кожуру, а уж дальше она сама лущит за милую душу.
Колян. При чем здесь шампанское?
Толян. У него стекло толстое, сподручнее катать по семечкам.
Колян. А почему шампанское? Пожалуйста, катай вермутом.
Толян. Да можно и обыкновенной бутылкой. Но лучше шампанским.
Колян. Ну, так, так и говори! Обыкновенной! А то – шампанское.
Толян. Шаманское просто тяжелее. Объемистее.
Колян. Нет, он так говорит, будто каждое утро лакает шампанское!
Толян. При чем тут «лакает»?
Колян. При том! Не выпендривайся!
Толян. Это кто выпендривается? С чего ты взял?
Колян. Ну, сказал бы по честному, – обыкновенной, мол, бутылкой надо. Или там банкой из-под Полькиных огурцов. Это понятно. Так нет! «Шампанское»! Олигарх выискался! По утрам он шампанское глушит.
Толян. Слушай, ты! Тебе не пить – вредно!
Колян. Это тебе вредно! Тебе не вредно – шампанское хлестать!
Толян. Катись отсюда со своим шампанским!
Колян. Во, во! Правда-то она глаза колет. не зря тебя обозвали…этим…опор…опормуди…Это ты и есть!
Толян. Повторяешь за другими, как попка-дурак! Ты хоть знаешь, что это такое?
Колян. Портянка, одним словом!
Толян. За портянку ответишь! Сейчас засвечу промеж глаз! Ты знаешь мой кулак! Вали отсюда по добру по здорову! При, пока жив! Пшел! Пшел, говорю! Стой! Ты что мелешь? Ты откуда знаешь об этом? Оппортунизме?
Колян. Как это…
Толян. Это же было во сне?
Колян. И у меня…(таращатся друг на друга). Вот, значит, до чего трезвость доводит.
Толян. (оглядывается на окно, шепотом) Колян, ты, что за окном видишь?
Колян. (шепотом) Думаешь…того? Крыша поехала? (оглядывается) Вроде, все то же. Тунеядцы твои. Чирикают, как полагается.
Толян. (с некоторым облегчением). Ага.
Колян. Слушай…
Толян. Чего?
Колян. А он тебе о Салтыкове-Щедрине говорил? Ну, о писателе?
Толян. (подумав) Говорил.
Колян. Ляжешь воще. Я вспомнил ведь. Мы его в школе проходили. Там мужик двух генералов кормил. Они оказались на необитаемом острове. И с голодухи чеканулись. О чем бы у них речь не завелась, все к жратве сводилось. Как у нас сейчас с трезвой жизнью.
Толян. Что ты этим хочешь сказать?
Колян. И мы будто на необитаемом острове. И, будто, не знакомы даже. Как-то неловко рядом с тобой сидеть. Без дела.
Толян. Да? (подумав) Тебя, вообще-то, как по отчеству?
Колян. Во, началось. Меня? Колян…(думает). Петрович. Слушай, может, кончать надо с такой жизнью?
Толян. Ты что?
Колян. В смысле того, может, мне в Дядино сгонять? К вечеру вернусь? Авось, что-нибудь обломится.
Толян. А мне так трезвым нравится. Надо просто отвлечься. На что-нибудь. Вот, если взять не синичек, а воробышков…
Колян. (стонет). О-о-о-ой…
Толян. Да ты не ной, Колян…. Петрович! Вообще-то, воробьи в кормушку редко заглядывают. Так, сидят на ветках да ждут – даст Бог, что-нибудь свалится. Или смотрят – где бы что стибрить. Это их дело. Они ведь семечки не шелушат, как синички, а глотают с кожурой. Однажды, слышу гам в кормушке. Гляжу, а в двух окошках по воробью. У них перед носом уйма семечек, а они знай, друг друга матом кроют. Веришь, нет, минуты две лаялись без отдыха. Потом одному, видать, надоело, плюнул он, и улетел. Так второй нет, чтобы к семечкам скорее, нет, он погнался за тем. Вот народец! У синичек не так. Если одна задержалась в окошке, а вторая подлетает, то первая всегда уступает. Видать, у той, что подлетает, преимущество. Любят порядок.
Колян. Вообще-то, Толян Васильевич, ты того самого. Фьють! Ты вредительством занимаешься.
Толян. Это как?
Колян. Нарушаешь законы природы. Ты, вообще, вредитель! Даже кошку свою Патрикеевну избаловал до невозможности. Разляжется, зараза, промеж вас на кровати, будто это ее кровать, и дрыхнет. Ну, эта – ладно. Вроде, как бог ее так и задумал. А птички? Это же дикая природа. Им велено на чистой природе жить. А ты лезешь с подкормкой. Они вот, твои синицы, привыкнут к халяве, да и разучатся своей природе. Вот, скажи, Толян Васильевич, почему у тебя плешь появилась?
Толян. От ума.
Колян. Нет, это бог тебя так наказал. За нарушение природы. А я вот что сделаю! Сооружу кормушку, да насыплю в нее более твоего, да еще подсыплю. Да еще. Так они от тебя живо перелетят ко мне. А тебя и не вспомнят. И «спасибо» сказать забудут.
Толян. Во! Вот это и есть! Вот в этом-то и вся соль!
Колян. В чем?
Толян. А в том, что улетят от меня, а я нисколько не обижусь! И спасибо их мне не надо! Вот – главное! Ничего от них не надо, а мне приятно! Вот! А от человека все чего-то ждешь. А ты говоришь «птички». Нет, дело не в птичках даже. А в душе. Почему ей так надо, а не по-другому? Почему она не все выбирает?
Колян. Почему?
Толян. А кто её знает! Вот почему в моей памяти торчит одна фамилия? Почему она ко мне привязалась? Что она мне? Ничего! А ведь сколько лет!
Колян. Какая фамилия?
Толян. Маша Дельвиг. Машенька Дельвиг.
Колян. Евреечка что ли? Между прочим, среди них симпатичные попадаются.
Толян. Да в том-то и дело, что она совсем маленькая. Пацанка еще. У Пушкина друг был, а она его сестренка.
Колян. Ну?
Толян. Однажды Пушкин пришел к ним…(Колян хохочет). Ты чего?
Колян. Анекдот что ли?
Толян. Не анекдот. История.
Колян. А-а-а-а…
Толян. Пришел к ним Пушкин. А Маша тут как тут. Говорит ему: напишите, говорит, в мою тетрадку стихотворение. Я вам приказываю!
Колян. Приказывает?
Толян. Ну, да. Пушкин отвечает: А что мне наградой будет? А она ему: А я, говорит, в тетрадке большими печатными буквами напишу – спасибо! Ну, видать, только недавно писать научилась.
Колян. Написал?
Толян. Пушкин-то? Да ему это раз плюнуть. Засмеялся, и написал.
Колян. (подумав). Ну, и что? И я бы написал. Жалко, что ли? Ты же говоришь, ему это раз плюнуть. Чего тогда? Почему же не написать этой евреечке?
Толян. Да, может, она – немочка!
Колян. Ну, немочке.
Толян. Я тебе, о чем толкую?
Колян. О чем?
Толян. О душе! Почему она, моя душа, откликнулась на это? Почему не на другое? Почему запомнилось? Я стихотворения Пушкина не знаю, а это запомнил. Зачем? А ты «что здесь такого?»
Колян. Ты не злись, Толян Васильевич.
Толян. Я не злюсь.
Колян. Злисся. Твоя плешь от злости лысиной станет.
Толян. Что ты привязался со своей плешью?
Колян. Не своей, а твоей.