Кларины связи

Я не знаю,  кто я есть.
Я хочу положить конец. (Пауза.)
ЭЛИЗАБЕТ:
Чем-то тут пахнет
тяжёлым.

ТОМАС:
Мной, вероятно.

ЭЛИЗАБЕТ:
Нет-нет,
пахнет чем-то…
не знаю,
ты ничего не чувствуешь…

ТОМАС:
О Господи, ничего,
я абсолютно не чувствителен к запахам.
Дай мне платок из сумочки.

ЭЛИЗАБЕТ:
Ты слишком много думаешь.
И не о том.
Это ведёт к заторможенности в действиях.
(Томас вытирает платком лицо и руки.)

ЭЛИЗАБЕТ:
Знаешь, когда они отправили меня досрочно на пенсию,
чтоб освободить место
молодому учителю,
я тогда тоже думала: что можно начать
в пятьдесят пять лет.
Тебе отведено,
если ничего не произойдёт,
ещё тридцать лет,
тридцать лет пенсии, тридцать лет оплаченной свободы.
Треть твоей жизни по ту сторону
восприятия тебя другими людьми,
если они сами не пенсионеры.
Досрочная пенсия – это промежуточное царство амнезии.
В возрасте,
когда другие становятся президентами,
для таких,  как мы,  начинается сумеречное состояние,
если не быть начеку.
Наслаждаться жизнью,
теперь можно, наконец, начать наслаждаться жизнью -
вот он цинизм работающих.
Имеется в виду, ничего не делать,
тридцать лет вне работы,
пытки скуки,
сколь долго можно выносить бессмысленность занятий:
путешествия в жаркие страны,
изучение иностранных языков,
занятия спортом и
каждый день по стихотворению наизусть,
печь самому хлеб, заняться живописью по шёлку -
как в страшном сне под конец жизни.
Пенсионная жизнь требует больше дисциплины,
чем другие отрезки жизни,
неохота в короткое время превратиться в старцев.
Нынче больше не нужны старики,
мировые знания сидят в мозгу компьютера,
наследуются от одного жёсткого диска к  другому,
а если приближаешься к ключевой клавише,
панически шарахаешься прочь -
опыта не хватает.
Нынче старые мудрецы становятся всё моложе и моложе,
а море бесполезных незнаек
преобретает угрожаюшие размеры,
Я
преподавала биологию
во времена,
когда возникновение жизни
объясняли по прудику в школьном саду,
с застоявшейся водой, водорослями и головастиками,
по луковицам гиацинтов на подоконнике под весенним солнышком.
Нынче дошкольники показывают тебе
компьютерную версию,
«Праздник жизни».
И всё-таки здесь
чем-то странно пахнет.

ТОМАС:
Я хочу знать,
ради чего я всё это делаю.

ЭЛИЗАБЕТ:
Тогда существуют только две возможности:
монастырь или дети.

ТОМАС (испуганно):
Дети…

ЭЛИЗАБЕТ (со смехом):
Но не со мной.
Не со мной.

ТОМАС:
Я всё скажу Кларе.
Всё кончено.
И так и сяк. Всё.
(Молчание.)
ЭЛИЗАБЕТ:
Может,  мне даже хочется
этого тайного,
всё же услада.

ТОМАС:
Хм.
(Целуются.)
Мы,  конечно,  и дальше можем встречаться тайно
и делать вид,
что мы – запретная любовная пара.

ЭЛИЗАБЕТ:
Хм.
(Молчание.)

ТОМАС:
Ты любишь меня?

ЭЛИЗАБЕТ:
Думаю, да.

ТОМАС:
Думаю, думаю.
Ты что, хочешь избавить меня от чувства вины.
(Пауза.)
Ты меня любишь?
Скажи: да.

ЭЛИЗАБЕТ:
Да.
(Пауза.)

ТОМАС:
Тихо тут.
(Пауза.)
Мы совершенно одни.

ЭЛИЗАБЕТ:
Почти.
(Кивает в сторону Китайца.)

ТОМАС:
Это всего лишь китаец.
Он нас не увидит.

ЭЛИЗАБЕТ:
Жалко будет тайны.

ТОМАС:
Хм.

(Целуются и исчезают за скамьёй. Китаец выглядит обеспокоенным, но продолжает сидеть, бросая вокруг взгляды.)

ТОМАС (садясь):
Какое чувство свобода.
(Пауза.)
Я скажу ей всё.
Конец,
всему.
Теперь я тоже чувствую запах.

ЭЛИЗАБЕТ:
(садится и заглядывет за скамью)
Боже мой,
там свинья лежит.
Кажется, мёртвая.
(Подходит Китаец.)

КИТАЕЦ:
Тысяча извинений,
умершая свинья -
на обед,
чоп суэй.
Отложена ненадолго на время  молитвы.
перед тем, как домой пойти.
Тысячу извинений.

(Он взваливает тушу на спину и уходит.)

4

(В доме Ирены, она одна.)

ИРЕНА:
В последнее время я плохо сплю. Как-то неспокойно. А прошлой ночью мне опять снилась китаянка.  У неё был прилавок на Церковной площади, такой прилавок, как на толкучке. Монеты, платочки, перчатки, шарфики. Она стояла рядом, сама плотно укутанная, шерстяная шапка натянута почти до бровей, дважды обмотанная шарфом, руки в карманах, неподвижная. Мне нравилось, как она смотрела на меня, в упор, она взирала, не моргая, чёрными глубокими глазами.  (Пауза.)    Не знаю, не знаю, в самом ли деле была она китаянка, а может, японка, черты лица её азиатские, широкое плоское лицо, рельефные скулы, в анфас лицо её выглядело, как пятак. Может, она была монголкой. (Пауза.)  Но взгляд её не нравился мне,  в нём было что-то, внушающее страх. Она была неприятна мне. Потому что сковывала своим взглядом (Пауза.) Маленкая, меньше меня, кряжистая,  как крестьянин с осанкой борца.
Мне снилось, что я пошла за ней в лавку, находящуюся за прилавком, в полуподвале, окна которой наполовину были скрыты тротуаром. Она просто повернулась и пошла, а я беззвучно последовала за ней туда, где она поджидала меня, а потом бесцеремонно поцеловала в губы. (Пауза.) Ей не надо было ничего говорить, она обладала той силой, которая делает само собой разумеющимися все её поступки.
(Молчание.)
Поцелуй этот был таким… таким… он был таким, что я подумала:  вот-вот меня захлестнёт страсть.
(Молчание.)
В действительности я никогда с ней не заговаривала.
В действительности я никогда и близко к ней не подходила.
(Молчание.)
В действительности я и представить себе не могу, что я вообще с женщиной…
Это было бы, словно встреть я самоё себя.
(Смеётся.)

5

(Клара в Университетской клинике. Одна.)

КЛАРА:
Это, конечно, тоже не исключено. Это такой редкий, очень редкий, просто-таки невероятный шанс. Быть безработной. Когда  такая возможность ещё появится. Наконец-то у меня есть время подумать, что мне делать со своей жизнью. Какой смысл я придаю ей. Какое значение – и какое значение себе. Какие цели ставлю перед собой. Есть ли они вообще у меня. Если да, то где они.  Чего мне хотелось когда-то достичь и чего я достигла. Вопросы, которые люди задают себе обычно лишь в конце жизни. загнанные, наконец-то, в угол последних минут вечно игнорируемой метафизикой. Истекая последней каплей, и на ЭКГ часто не видно признаков жизни, и паника всё больше овладевает сердцем. Чего я хотела когда-то достичь и чего достигла. Где я. Кто я. Зачем я. И в конце концов: что делать…
Но не только этот вопрос встаёт: что делать – это же оновополагающий вопрос человечества. И тут передо мной великие цели человеческие: нет войне… нет болезням…  нет голоду…нет жажде и … и всё на этом. Затем возникают сверхпроблемы: озоновая дыра, СПИД, рассизм, курс акций, коричнево-красные и албанцы. И я спрашиваю себя: а я где во всей этой проблематике, в этой глобальной системе, где всё как-то взаимосвязано друг с другом, а значит и со мной, и я внутри этого. Где же нахожусь я и каков мой вклад в решение проблем, которые будут занимать нас в наступившем тысячелетии.
(Молчание.Входит врач, это Георг.)
Поэтому я приняла решение
себя, всю себя,
мой ум и моё тело
отдать на служение науки.
И тем самым хоть чуть-чуть, хоть самую малость
внести вклад в прогресс человечества
В этом моё предложение.
Тем самым,
в целом, будучи  целостной личностью
я передаю себя
для исследований в области медицины.

ГЕОРГ:
В мыслях этих
содержится даже
некая поэзия.
Болеть за других,
страдать за других,
чтобы в конце концов
принести избавление
другим.
Прекрасный альтруизм,
но сильно попахивает эгоцентризмом.

КЛАРА:
Никакого тайного самопожертвования,
никакого скрытого мазохизма.
Если я говорю: для науки,
то имею перед собой цель,
некий рациональный расчёт по себестоимости,
с одной единственной задней мыслью,
чтоб моя жизнь не прошла даром.

ГЕОРГ:
Да я ж и говорю,
искательница смысла.
(Смеётся.)

КЛАРА:
Прагматизм в идеале.

ГЕОРГ:
И Вы этим до сих пор занимались,
я имею в виду, зарабатывая на хлеб.

КЛАРА:
Я… я была…
Я была технический редактор.
Руководства по сборке и эксплуатации,
«Инструкции по пользованию»
предметами  домашнего обихода и
домашними  электроприборами,
на разных языках.
(Пауза. Неуверенно.)
Я спровоцировала  своё увольнение.
Меня не удовлетворяли задачи,
поставленные передо мной.
Я имею право на более значимую деятельность,
которая бы удовлетворяла и развивала меня.

ГЕОРГ:
Ваше заявление -
Вы же это не всерьёз, да.

КЛАРА:
(опять овладев собой)
Отнюдь.
Всерьёз.
(Пауза.)

ГЕОРГ:
А что Вы можете предложить,
помимо своего своеволия.
У Вас опыт есть?

КЛАРА:
В чём, например.

ГЕОРГ:
Какую-нибудь хроническую или
на сегодняшний день неизлечимую,
или хотя бы почти неизлечимую болезнь
Вы всё же должны представить,
угрозу рака крови, например,
или некое сочетание:
почечную недостаточность плюс прогрессирующий диабет,
опухоль годится тоже,
на состоянии и протекании которой
можно было бы испытать
действие новых медикаментов.
Вы больны?

КЛАРА:
Нет. Напротив.
В некотором смысле я нахожусь здесь,
чтобы стать больной.
Я пришла здоровой,
а уйду больной,
а Вы попробуете
сделать меня опять здоровой.
Это должно быть для Вас значимо.

ГЕОРГ:
В качестве здоровой Вы для нас ничего не значите,
никчёмный человеческий материал.
КЛАРА:
И, действительно, ничего нельзя сделать?
Я для всего гожусь:
опыты на генетическом уровне,
трансплантация органов,
пробы иньекций.
Вы только представьте себе,
по анамнезу абсолютно здоровое тело,
в которое Вы можете вписать любую болезнь.
У Вас что,  нет творческой фантазии.
Я к тому же, очень восприимчива
и наверняка быстро сильно заболею,
а может даже, и безнадёжным случаем
стану.

ГЕОРГ:
Ну вот тогда и придёте.

КЛАРА:
Пожалуйста…
Это редкий случай.
Такого у вас больше никогда не будут.

ГЕОРГ:
Вам нельзя,
словом,
Вы не должны этого деелать,
а я не должен этого принимать.
Не имею права.
Вы не можете себя
так вот просто
предоставлять в распоряжение.
Это противозаконно.
А возможно даже и против  научной этики.
Живое тело предоставлять бесплатно
значило бы  унизить его.
И здесь Вы
в любом случае не по адресу.

КЛАРА:
Ну, это Вы меня не так поняли.