Кларины связи

медицинско-техническое образование
не будет коту под хвост.
Выглядит настоящим случаем по уходу за больными.
(Элизабет.)
Пенсионный возраст достигнут,
отныне всё катится под гору
до холодной сырой могилы.

ЭЛИЗАБЕТ:
Это был просто камень.
Мелкий камешек.
Это не вопрос возраста.
Есть и семнадцатилетние клиенты,
они вырезают его,  потом вплавляют в жидкую смолу
уносят с собой домой
в качестве пресс-папье, в память о бренности
собственных внутренних органов,
потом кладут на письменный стол
рядом с почечным камнем, аппендиксом
и оправленным в золото – одним  или двумя – зубом мудрости.
Это не вопрос возраста.
Это вопрос индивидуального потенциала
и состояния духа в целом.
И прежде всего, вопрос
жизненной позиции.
Что касается меня, мне не хотелось бы
сидеть за столом лицом к лицу
с составными частями моей персоны,
я показалась бы себе
какой-то растворённой,
раздробленной,
в некотором смысле даже размноженной.
Но эти шары из жидкой смолы
всё равно можно сделать только в том случае,
когда камни не дробяться – как в моём случае – ультразвуком
и не превращаются в пыль лазером,
а собственными силами организма
вымываются в канализацию.
Но что абсолютно точно.
что и безо всякого внутреннего
биоорганического сертификата качества
можно дожить до ста лет и больше,
хоть и с пластиковыми тазобедренными суставами,
резиновой кишкой или даже
с искусственным сердцем.
Надо просто тренировать процесс старения.
Мне, например, подают в ресторане
блюдо для престарелых,
вы замечали,  кстати,
что блюдо для престарелых практически идентично
блюду для детей,
вы представляете себе подобное оскорбление…
ан нет, вовсе не так,
это часть тренинга:
тот, кто пережвёт блюдо для престарелых,
переживёт всё.
О подобном чувстве собственного достоинства,
вы можете только мечтать,
моя дорогая Клара.

ИРЕНА:
Apropos работа.
Я  действительно пойду опять
работать.
(Пауза.)

КЛАРА:
Кем.

ИРЕНА:
В парке отдыха.
Сувенирный магазин ищет
продавщицу.
КЛАРА:
И они берут тебя.

ИРЕНА:
Старший продавец.
Начало уже положено.

КЛАРА:
А Карола.

ИРЕНА:
Лучше пусть останется с Готтфридом.

КЛАРА: (Элизабет)
Вот и опять Вам повезло.
Ребёнок не омрачит супружества.

ЭЛИЗАБЕТ:
Вы можете говорить мне «ты»
и называть «моя золовка».

КЛАРА:
А ты не могла найти себе
несколько менее бестактную подружку.
(Элизабет)
Послушайте, Вы, мелкая заносчивая сучка,
не стоило бы Вам выпячивать вашу пошлую грудь,
переполненную брызжущей гордыней,
потому как Вы разрушили сестре её семью.
ЭЛИЗАБЕТ:
Немножечко больше благодарности
можно было бы ко мне испытывать.
Вам я всё-таки услугу оказала.

(Появляется Томас, опустившийся, измождённый. В руках цветы.)

КЛАРА:
Услугу.
Потому как Вы обманывали меня.
Что бы это значило.

ЭЛИЗАБЕТ:
Ну… обман…освобождение…
Я освободила Вас от вашего любовника.
От ужасно прилипчивой псины.

ТОМАС:
Элизабет Элизабет Я всю ночь искал тебя, и день назад, и все дни и ночи…

ЭЛИЗАБЕТ:
А что уж Вы с этим сделали,
в любом случае
ваша проблема.
(Быстро уходит, чтобы не столкнуться с Томасом.)

ТОМАС: ( следуя за ней)
Элизабет Элизабет я люблю тебя Элизабет я ждал тебя…

ИРЕНА: (Кларе, тоже следуя за Элизабет)
Теперь ты всё знаешь.

КЛАРА: (одна)
Бедный Готтфрид.

13

(Парк около музея. Скамейка. Клара одна.)

КЛАРА:
Я я я я я я я я я я я я я я пытаюсь сказать всё это время я

была в Естественно-историческом музее, смотрела на нерождённах младенцев: сиамские близнецы, одна голова – два тела, одно тело – две головы, одно туловище – голова – по две пары конечностей. с водянкой, плоды полурыбы-получеловек, зародыши с шерстью и перепончатыми руками, с драконьим хвостом, с разверзнутой спиной, даже циклоп был там, – можно было бы услышать даже голоса их кошачьи.(Пауза.) Я ждала. Ждала, что услышу. Что они начнут двигаться, зашевелятся сросшиеся пальцы, начнут вращаться слепые глаза. что начнут они подавать знаки, стучать по стеклу, разлагать формалин, – и эти консервные банки, в которых торчат они, как мёртвые маринованные овощи, рассыплются в прах. Но нет. Всё оставалось спокойным. Без движения. (Пауза.) Биение собственного сердца, дыхание, шелест собственного тока крови в собственных жилах – один единственный звук.
Я.
Ждала ответа. Что будет. Что мне делать. Напрасно.
Ребёнок двух отцов. Подумала я тогда. Красивый будет. Получит от нас троих самое лучшее. Единственное, что будет отличать его от других: он появится на свет с двумя сердцами. Прислушаюсь – и услышу биение сначала одного, потом другого сердца: то светлое, быстрое – то тёмное, медленное. Сердце дневное и ночное сердце.  Это может стать  плюсом в жизни. Позже. Да ведь.

(Китаец, внимавший Кларе, подходит ближе.)

КИТАЕЦ:
Женщина. Жар. Приведу Вас домой.

КЛАРА:
Домой.

КИТАЕЦ:
Где Вы живёте.

КЛАРА:
Пансион  «Роза».

КИТАЕЦ:
Пойдём.

КЛАРА:
Если я умру, пусть меня сожгут.
Если умрёт ребёнок, пусть его тоже сожгут.
Нет больше места для могил. Там слишком темно и слишком холодно.

КИТАЕЦ:
Зачем Вам умирать.

КЛАРА:
Да.  Где причина. Может быть только: ребёнок – или мы оба. Как бы там ни было. Всё для всех будет правильно.

КИТАЕЦ:
Я провожаю Вас.

КЛАРА:
И как долго. Вечно. И куда. Это будет долгий сон.

КИТАЕЦ:
До конца.
Я останусь с Вами.
(Пауза.)
Я был когда-то могильщиком.
Прежде. На родине.
Потому и люблю
гулять вдоль каменных стен.
Вам спокойней так?

КЛАРА:
Да.
Рассказывайте. Про раньше.
Когда люди в белых одеждах  уходили домой.
Сопровождаемые запахом ладана и мирры.
Помазанные в неосозноваемое.

КИТАЕЦ:
Я тоже потерял мою работу.
Потому что люди больше не дают себя хоронить.
Как  Вы.
Всё больше и больше следят они за чистотой останков
из экономии места и гигиены.
Крематории вынуждены строить новые печи.
Не нужен им я, чтобы рыть могилы,
им нужен каменьщик, чтобы замуровывать урны в ниши,
и истопник.
Небезопасная профессия.
Бывало свалится  кто-то из наших
в свежевырытую могилу,
если дождь прошёл и он на скользкой траве поскользнулся,
или выпимши был, или близорук.
Нынче взлетают на воздух,
если взорвётся в печи сердечный движок.
(Пауза.)
Могильщик стал печальной профессией.
Нынче мы умерших больше не почитаем,
не почитаем, давая им то,
к чему лежит их сердце:
кольцо, амулет, картинку, куклу. кружку.
Напротив, мы потрошим их,
отнимая всё, что связывало их с жизнью,
сердечный движок нужно вырезать,
чтобы печь по сжиганию
не подвергать риску.

КЛАРА:
Я я я я тоже хочу, чтоб сожгли.
(Пауза.)
Чистое же дело.
(Пауза.)
Тут уж ничего не скажешь.
(Молчание.)
Но тогда,
тогда пепел мой
пусть спресуют в мелкие шарики.
Мелкие шарики,
не правильной формы и разного размера.
Сверкающие зелёным.
Зелёным, как море у суши,
зелёным, как мякоть кактуса,
зелёным, как воздух,
если смотреть через бутылочное стекло.
И пусть сделают из них бусы,
и ребёнок, которого у меня никогда не было,
пусть их наденет.
Обещайте мне это…
14

(Клара одна на улице перед парком. Подходит Незнакомец, какое-то время выжидает, затем присоединяется к ней.)

НЕЗНАКОМЕЦ:
Мне тоже нечего делать.

КЛАРА:
А мне есть что. (Молчание.)

НЕЗНАКОМЕЦ:
Вот как. (Пауза.) А Вы…

КЛАРА:
Я как раз то самое, что Вы подумали.
(Молчание.)

НЕЗНАКМЕЦ:
Ну, тогда…

КЛАРА: Да.

НЕЗНАКОМЕЦ:
Тогда конечно.

16

(В пансионе у Клары.)

ГОТТФРИД:
Вот.
Шестьдесят восемь тысяч четыреста двадцать семь марок и шестьдесят пфеннигов.
Наличными в руки.
Я смог, смог.
Так, как ты хотела.

КЛАРА:
Шестьдесят восемь тысяч…

ГОТТФРИД:
…четыреста двадцать семь, да, да, без мелочи.
Ты же хотела наличными.

КЛАРА:
Ну, да.

ГОТТФРИД:
Так что же.
Не достаточно?

КЛАРА:
Чтобы начать где-то новую жизнь,
не совсем.

ГОТТФРИД:
А ты что, хотела?

КЛАРА:
Не знаю.

ГОТТФРИД:
Я считаю, шестьдесят восемь тысяч четыреста двадцать семь -
сумма достаточная.
И если этим правильно распорядиться,
чёрт побери, более чем достаточная.
Кроме того деньги всегда липнут к деньгам.
А это к тому же примерно
половина собственной квартиры.

КЛАРА:
В Нижней Баварии, может.

ГОТТФРИД:
В общем, больше в данный момент просто
не было.

КЛАРА:
И весь обман, подделки и подтасовки
ради шестидесяти восьми тысяч.
Тогда мог бы уж соврать
сразу ради полумиллиона,
я всё равно не смогла бы выплатить,
но по крайней мере, могла бы удрать.

ГОТТФРИД:
Да это не твой кредит.
Это вообще не кредит.
Я их просто утаил. Ну, просто это, конечно, не было…

КЛАРА:
Украл…

ГОТТФРИД:
Да. И это только начало.
Я только в начале.
Но они ещё подивятся.
КЛАРА:
Ты рискуешь своим местом,
разрабатываешь подлог
ради ничтожных шестидесяти восьми тысяч.
А ты знаешь, сколько можно прожить вдвоём на эти деньги.

ГОТТФРИД:
Тебе одной, Клара,
только тебе.
Это поможет тебе выбраться из трубы.

КЛАРА:
Ты что, вообразил,
что ты – Робин Гуд
банковских угодий или как.

ГОТТФРИД:
Тебе не надо беспокоиться.
Дело абсолютно верное. Никто никогда не докопается.

КЛАРА:
Готтфрид, я не хочу.

ГОТТФРИД:
Не надо тратить всё сразу.
Для начала съэкономь какую-то часть.
И это только начало.
А ты хотела этого, Клара, ты хотела уехать.
Потому как я уехал бы с тобой, в любой момент.
Ты только скажи. Всё зависит от тебя.

КЛАРА:
Куда.

ГОТТФРИД:
В Африку, например.
Отличный круиз.
И потом испытать что-нибудь опасное,
что-нибудь захватывающее.
Можно и сафари
в Национальном парке.

КЛАРА:
А потом.

ГОТТФРИД:
Потом… Так далеко  я не загадывал.
Отбросил все планы на будущее,
больших усилий стоило мне
вернуть мою прежнюю спонтанность.
Неуверенность в завтрашнем дне
я встречу с уверенностью и боевитостью.
Съесть сердце врага.
Уже так поздно.
Я не стал бы прятать деньги под кроватью:
уборщица может найти.

КЛАРА:
Нет здесь уборщиц.

ГОТТФРИД:
Ну, воры могут быть.
Пока.

16

(Клара одна.
Она пришпиливает сердце к стене.