Август Коцебу «Ненависть к людям»

ПЕТР. Кажется, что выздоровел; он хочет нынче в первой раз выйти на свежий воздух.
ЭЙЛАЛИЯ. Слава Богу! – (Про себя.) Не ребячусь ли я? Я радуюсь, как такой человек, который должен сто тысяч и которому удалось заплатить один только талер.
ПЕТР. Он сказал, что за все это должен вас благодарить, и хотел еще до обеда сам прибрести сюда и повалиться вам в ноги.
ЭЙЛАЛИЯ. Послушай, Петруша, не сделаешь ли ты мне еще одолжения?
ПЕТР. Вот тебе на! сто вместо одного, если только вы мне позволите на вас досыта насмотреться.
ЭЙЛАЛИЯ. Смотри себе, сколько хочешь, только когда придет старый Товий, не пускай его вверх. Скажи ему, будто мне недосуг; будто я больна; будто я сплю, или что-нибудь такое, что тебе угодно.
ПЕТР. Хорошо, хорошо; а если он не отвяжется от меня, то я цыкну на него дворовых собак.
ЭЙЛАЛИЯ. Эх! – с умом ли ты! не делай ему никакой обиды, прошу тебя, и даже не серди этого старика.
ПЕТР. Хорошо, хорошо, все будете исполнено по вашему приказанию! А то Султан добрая собака, Барбос также у какого-то деревенского пентюха все икры искусал.

ЯВЛЕНИЕ X

БИТТЕРМАН и ПРЕЖНИЕ.

БИТТЕРМАН. Здравствуйте, здравствуйте, любезная и прекрасная Госпожа Миллер! я сердечно радуюсь, что вижу вас в добром здоровье. Вы приказали позвать меня: чаятельно получили что-нибудь новенькое из столицы? – Так, там важные дела происходят, и я имею письма.
ЭЙЛАЛИЯ (усмехаясь). Что и говорить, дорогой Биттерман, ты с целым светом переписываешься.
БИТТЕРМАН (важно). По крайней мере, есть у меня верные корреспонденты и в Париже, и в Лондоне, и почти везде.
ЭЙЛАЛИЯ. Однако ж я сомневаюсь, чтоб ты знал, что будет нынче происходить в здешнем доме.
БИТТЕРМАН. Здесь в доме? важного ничего. Мы хотели нынче посеять ячмень, только погода кажется мне очень суха. Вчера получил я письма из Варшавы, там также мало дождя. Во всей Европе жалуются на это. Однако ж вы можете нынешний день несколько позабавиться; мы станем стричь овец.
ПЕТР. И яйца у черной наседки должны нынче вылупиться.
БИТТЕРМАН. Ш!!! молчи, дуралей!
ПЕТР. Вот тебе на! мне уже нельзя и рта разинуть. (Надевает шляпу и, нахмурясь, удаляется.)
ЭЙЛАЛИЯ. Наш Граф нынче сюда будет.
БИТТЕРМАН (выпялив глаза). Как? что?
ЭЙЛАЛИЯ. С Графинею и с шурином Майором фон Горстом.
БИТТЕРМАН. Не шутите ли вы?
ЭЙЛАЛИЯ. Ты знаешь, любезный Биттерман, что я не очень охотница шутить.
БИТТЕРМАН. Петр! – Боже мой! Его Высокографское Сиятельство сам своею высокою особою! – Петр! и милостивейшая и Сиятельнейшая Графиня! и Его Высокоблагородие Господин Майор будут все сюда! А здесь нет ничего в надлежащем порядке. Петр! Петр!
ПЕТР. Ну, что там опять?
БИТТЕРМАН. Созови поскорее людей; пошли в зверинец, чтоб отпустили на господскую кухню дикую козу. Скажи Лизе, чтоб вымела горницы и с зеркал стерла пыль, чтоб Ее Сиятельству Графине можно было смотреться. А повару вели скорей заколоть двух каплунов. Ивану вынуть из садка щуку. – Эй! постой!.. не забудь сказать Фридриху, чтоб напудрил воскресный мой парик. (Петр уходит.)
ЭЙЛАЛИЯ. Прежде всего велите выветрить постелю и выбить софы; вы знаете, что Граф любит покоиться.
БИТТЕРМАН. Все мигом будет сделано. – Ахти! как мне быть! там, в зеленой горнице насыпал я картофелю, которого не можно вскорости перетаскать.
ЭЙЛАЛИЯ. Да и не нужно.
БИТТЕРМАН. Боже мой! да где ж будет жить Господин Майор фон дер Горст?
ЭЙЛАЛИЯ. Очистите для него ту комнату, что подле лестницы; там ему будет хорошо.
БИТТЕРМАН. Но там, сударыня, прежде живал всегда домашний Секретарь Его Сиятельства, хотя он никогда нужен не был ему, потому что в целый год для Его Сиятельства едва случится написать два письма. – А! а! теперь я вздумал. Вы знаете тот домишко, который на конце зверинца?  Мы Господина-то Секретаря туда спровадим.
ЭЙЛАЛИЯ. Ты позабыл Господин Биттерман, что там живет чужой человек.
БИТТЕРМАН. А что нам до этого нужды? Вон, да и только.
ЭЙЛАЛИЯ. Это будет несправедливо. Ты сам отвел ему это жилище, и я думаю, что он тебе хорошо платит.
БИТТЕРМАН. Он платит хорошо, и бедному управителю конечно нельзя пренебрегать такого дохода; но …
ЭЙЛАЛИЯ. Что ж такое?
БИТТЕРМАН. Но кто он таков, сам черт этого отгадать не может. Пострел бы его взял с его деньгами, когда он мучит меня за каждый грош.
ЭЙЛАЛИЯ. Он тебя мучит! да чем же?
БИТТЕРМАН. Недавно получил я из Испании письмо, в котором мне объявляют, что в здешних сторонах находится шпион, и по описанию -
ЭЙЛАЛИЯ (улыбаясь). Легко быть может, что Король Испанский, услышав о здешней превосходной овчарне, подослал сюда тайно перенять твое искусство. – Нет, Биттерман, пожалуй, оставь в покое этого неизвестного человека. Правда, что он мне никогда еще и в глаза не попадался, да и я не была так любопытна, чтоб его посмотреть; однако все, что о нем ни слышу, доказывает, что он такой человек, которого везде можно терпеть. – Он живет тихо и спокойно.
БИТТЕРМАН. Я об этом не спорю.
ЭЙЛАЛИЯ. Он скрытным образом делает много добра.
БИТТЕРМАН. Правда.
ЭЙЛАЛИЯ. Он не обидел здесь ниже ребенка.
БИТТЕРМАН. И то правда.
ЭЙЛАЛИЯ. Так чего ж ты от него хочешь?
БИТТЕРМАН. Мне хочется знать, кто он таков. Хоть бы он разговорился с кем-нибудь, чтобы можно было при случае из него кой-что выведать; а то когда со мною и столкнется в темной липовой алее, или внизу при ручье – тут любимое его гулянье, – то скажет лишь: “здравствуйте”, либо “прощайте”- только и слов от него. – Я два раза заговаривал: “нынче прекрасная погода”. – “Так”. – “Я вижу сударь, что вы прохаживаетесь”. – “Да!” – Черт бы его взял! он всякого из терпения выведет. А каков Господин, таков и слуга. Оба как будто в молчанки играют. О слуге я узнал только, что его зовут Францем.
ЭЙЛАЛИЯ. Ты слишком разгорячился, Господин Биттерман, и позабыл, что Графа с часу на час должно ожидать.
БИТТЕРМАН. Тьфу, прах! то-то, сударыня, долго ли до греха, когда не знаешь человека, кто он таков?
ЭЙЛАЛИЯ (смотря на часы). Уж девять часов. Если Граф убавил час от своего сна, то они скоро могут быть здесь. Пойду делать свое; а ты исполняй, что тебе надобно. (Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ XI

БИТТЕРМАН (один). Не заботься! я своё дело сделаю. – И она для меня также загадка; об ней также неизвестно, кто она такова. Госпожа Миллер! Госпожа Миллер! прости Господи, в свете есть много Госпож Миллер. Графиня наша три года тому, как навязала мне на шею эту Госпожу Миллер; но откуда она взялась, никто не знает; как с неба спала. – “Она будет иметь попечение в доме о внутреннем хозяйстве”, – сказала Графиня. Милосердый Боже! не похвально ли я исправлял около двадцати лет внутреннее и внешнее хозяйство? Правда, я становлюся стар, и должно об ней сказать, что она много трудится; но не у меня ль она все переняла? а как пришла сюда, то – Боже, прости мое согрешение! – не знала даже, что и холстину ткут изо льну, что сено делается из травы и что водку гонят из вина.

Конец первого действия.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

ЯВЛЕНИЕ I

МАЙОР ФОН ДЕР ГОРСТ, которого вводит БИТТЕРМАН.               ПЕТР во все сие явление служит эхом и обезьяною своего отца.

БИТТЕРМАН. Имею честь вашей Высокобаронской милости представить в моей низкой особе дворецкого Биттермана, который почитает счастливым тот час, когда ему приключилось счастье самолично узнать Высокобаронскую вашу милость, шурина Его Высокографского Сиятельства.
ПЕТР. …Шурина Его Высокографского Сиятельства.
МАЙОР. О! это уже более, нежели слишком, Господин Биттерман. Я, как ты видишь, солдат, и не охотник ни до каких церемоний.
БИТТЕРМАН. Пожалуйте, просим не погневаться, милостивый государь, хотя мы и в деревне живем, однако ж умеем различать людей с людьми.
ПЕТР. …Умеем различать людей с людьми.
МАЙОР. Добро, мы еще с тобою познакомимся; тебе должно знать, Господин Биттерман, что я, по крайней мере, два месяца стану помогать Графу проживать доходы здешнего поместья.
БИТТЕРМАН. Для чего, милостивый государь, не целые годы? Нашему брату это не в противность. Не хвастовски скажу, я столько сберег и накопил, что Его Высокографское Сиятельство ужаснется.
МАЙОР. Тем лучше! Скопидому надобен мот, а зять мой таков и есть; однако ж знаешь ли ты, что Граф оставил службу и думает проводить жизнь свою в Винтерзее?
БИТТЕРМАН. Что вы говорите! Нет, до ушей моих не дошло о том ни одного слова.
ПЕТР. И до моих также.
БИТТЕРМАН. Чудно! Теперь мы заживем, как водится.
ПЕТР. Заживем, как водится.
БИТТЕРМАН. Его Сиятельство получает каждую почту, как еще запомню, Гамбургские газеты и всякие журналы. Прошу не прогневаться, милостивый государь, я превеликий охотник до газет. Нет ли чего нового? что Турки? что Русские?
МАЙОР. То же, что и прежде.
БИТТЕРМАН. Ах, Высокомилостивый Барон! как жаль, что мне недосужно теперь поговорить с вами о важных в Европе происшествиях!
ПЕТР. И я сожалею.
БИТТЕРМАН. Ума не приложу, куда девалась Госпожа Миллер. Это такая женщина, которая умеет промолвить слово.
МАЙОР. Госпожа Миллер? кто такова эта Госпожа Миллер?
БИТТЕРМАН. Бог знает, кто она такова; я не могу вам точно сказать.
ПЕТР. И я также.
БИТТЕРМАН. Никто из моих корреспондентов не уведомил меня о том. Она здесь присматривает за экономиею. – Мне слышится лебединая ее поговорка. Я тотчас буду иметь честь к вам ее прислать.
МАЙОР. Не трудись, пожалуй.
БИТТЕРМАН. Что за труд! я вам, милостивый сударь… я вам всегда ваш усерднейший слуга. (Уходит со многими поклонами.)
ПЕТР  (ворча то же сквозь зубы). Усерднейший слуга. (И делая ногами многие шарканья, также уходит.)
МАЙОР. Теперь они навяжут мне на шею какую-нибудь старуху, которая также станет меня мучить своими рассказами. – О, драгоценное терпение!

ЯВЛЕНИЕ II

ЭЙЛАЛИЯ и МАЙОР.

Эйлалия входит и очень учтиво кланяется

МАЙОР  (отвечает ей тем же, и с некоторым замешательством говорит про себя). Нет, она не стара (взглядывает еще на нее), право нет!..  да и не дурна.
ЭЙЛАЛИЯ. Я радуюсь, милостивой государь, что вижу братца моей благодетельницы.
МАЙОР. А я счастливым себя почитаю, сударыня, что это название дает мне право на ваше знакомство.