Август Коцебу «Ненависть к людям»

ПЕТР (один. Кидает свою трубку с негодованием). Пусть всякий разумный христианин будет нам судьею! когда трое стоят вместе и Его Сиятельство говорит: “Принеси нам трубки”, – не принадлежу ли и я к ним же? Подлинно я глуп! во всю жизнь мою не бравши трубки в рот, зачал курить в угодность только Графу. Фуй! какая мерзкая трава! того и смотри, что стошнится от нее.

Конец третьего действия.
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

ЯВЛЕНИЕ I

ФРАНЦ выходит с ломтем хлеба и сыра, от которого режет по куску и ест. Потом приходит МАЙОР.

ФРАНЦ. Когда я жил в городе и был слугою в кофейном доме, то был сущий повеса: с утра до вечера играл в карты, в кости и в бильярд. Бывало, стоило только заглянуть в хозяйский чулан, то жаркого хоть не ешь, а вина хоть не пей; но всегда чего-то как будто не доставало. Не жизнь была это, а сон; ни спокойствия в душе, ни совести я тогда не чувствовал. Но с тех пор, как служу я этому господину, совсем иное. Например, нынче я не сделал ничего худого, работу свою как должно исправил, то как вкусен для меня теперь этот сыр и этот черный хлеб! (Усматривает вдали Майора.) Тьфу! опять люди появились. От них ни на час нет покоя. Я думал поужинать на чистом воздухе, но они, как гончие собаки, так и бегают по следам нашим. (Хочет уйти.)
МАЙОР. Постой, любезный друг!
ФРАНЦ (про себя). Как часто люди употребляют некстати название: любезный друг!
МАЙОР. Мне надобно поговорить с твоим господином.
ФРАНЦ. Я не могу этим служить.
МАЙОР. Для чего ж нет?
ФРАНЦ. Мне запрещено.
МАЙОР (хочет дать ему денег). На!.. доложи ему обо мне.
ФРАНЦ. Денег мне за это не надобно.
МАЙОР. Воля твоя; только сделай милость, скажи ему обо мне.
ФРАНЦ. Мне не тяжело сказать об вас, милостивый государь; но что прибыли? – Меня выбранят, а вы получите отказ.
МАЙОР. Почему знать, авось либо… Скажи ему, что я прошу его на одну только минуту; что я никак не желаю отягощать его собою; одним словом, скажи ему, как лучше ты умеешь с ним говорить при таких случаях. Если господин твой имел воспитание, то, конечно, не заставит меня по-пустому здесь ожидать себя.
ФРАНЦ. Дай-то Бог! попытаемся. (Идет.)
МАЙОР (кричит ему вслед). Слушай! я прошу его на одну только минуту.
ФРАНЦ. Хорошо. (Уходит.)
МАЙОР. Если он придет, то как мне с ним поступить? В продолжение моей жизни не случалось мне видеть человеконенавистника. Многие написали целые книги об обхождении с людьми; но как должно обходиться с таким, которому свет сделался в тягость и который несносен сам себе, о том позабыли сообщить правила. Так и быть! на счастье! откровенный и приятный взгляд, не слишком боязливо, не слишком смело… этим можно всякому понравиться.

ЯВЛЕНИЕ II

НЕИЗВЕСТНЫЙ и МАЙОР.

НЕИЗВЕСТНЫЙ. Что вам угодно?
МАЙОР. Извините, сударь! (Вдруг узнав его.) Мейнау!
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Горст! (Кидаются друг к другу в объятия.)
МАЙОР. Ты ли это, старый мой друг!
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Я.
МАЙОР. Боже мой! как ты переменился!
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Несчастье тяжко меня угнетает. – Но как ты сюда зашел? чего ты от меня хочешь?
МАЙОР. Чудно! я, стоя здесь, думал, как мне начать разговор с уединенным чужестранцем, что мне ему сказать, когда он появится, и вдруг нахожу любезного моего Мейнау!..
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Так ты не знал, что я живу в этой хижине?
МАЙОР. Столь же мало, сколько я знаю теперь, кто живет на вершине Кавказа. Ты нынче, поутру спас жизнь моему зятю, и благодарная фамилия желала тебя видеть у себя; а как ты горничной девушке сестры моей в том отказал, то, чтоб придать зову больше важности, послали меня. Вот случай, который нечаянно возвратил мне друга, которого сердце мое столь долго лишалось, и в котором оно теперь имеет величайшую нужду.
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Так, я твой друг, твой истинный друг. Ты человек добрый, человек редкий, сердце мое к тебе непременно. Но если это уверение тебе любезно и драгоценно, то, Горст!  оставь меня и никогда ко мне опять не приходи.
МАЙОР. Все, что я ни вижу, все, что ни слышу, для меня загадка. Это ты, вид твой; но черты совсем уже не те, которые некогда прельщали женщин, приносили каждому собранию радость и снискивали тебе друзей прежде, нежели ты начинал говорить.
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Ты забыл, что я стал семью годами старее.
МАЙОР. Так, тогда тебе было года два за тридцать. – Но зачем отвращаешься ты от моих взоров? Разве тебе противен веселый вид? или ты боишься, чтоб глаза твои не сделались зеркалом души твоей? Где тот откровенный и быстрый взор, который некогда проникал во все сердца?
НЕИЗВЕСТНЫЙ (с огорчением). Взор мой проникал во все сердца!.. Ха! ха! ха!
МАЙОР. О, Боже! я бы лучше никогда не желал слышать, как ты смеешься, нежели быть свидетелем этакого смеха. Что с тобою сделалось, друг мой?
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Обыкновенный случай, светский оборот, такое приключение, о каких говорят на всех перекрестках. – Горст! чтоб я и тебя не возненавидел, то пощади меня, избавь от своих вопросов; и если хочешь, чтоб я тебя любил, то оставь меня.
МАЙОР. Ты ли это говоришь? Вот до какой крайности может человек перемениться! Прошу тебя, Мейнау, возбуди в душе твоей прежние радости, чтоб сердце твое вновь согрелось, и почувствуй, что близь него друг твой. Припомни о прожитых весело днях в Эльзасе, а не о тех бешеных распутствах в шумной толпе наших военных товарищей; нет, приведи себе на память те радостные и спокойные часы, в которые мы удалялись от всего, что нас окружало, в которые мы уединенно прохаживались на страсбургских валах, или по берегу Рейна, где красоты природы восхищали сердца наши и делали их способными к неизъяснимому удовольствию и дружеству. В эти-то сладостные минуты связан тот узел, который неразрывно соединил наши души. Вспомни, что ты тогда дал мне это кольцо в залог вечной своей дружбы и любви. Скажи мне, помнишь ли ты это?
НЕИЗВЕСТНЫЙ. О! конечно.
МАЙОР. Неужли я с того времени сделался недостойным твоей доверенности.
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Ах, нет!
МАЙОР. Неужли мы были тогда однодневными друзьями, которые сближаются только случаем и веселостями? Не вместе ли мы сражались со смертью под Гибралтарскими батареями, схватившись рука за руку! – Карл! мне жалко, что я принужден теперь припоминать тебе все мои права на твое дружество – знаешь ли ты этот рубец?
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Брат! это был тот удар, который бы разразил надвое мою голову. Я этого не позабыл! Но, ах! конечно ты не знал тогда, какую худую оказал мне услугу, что спас жизнь мою.
МАЙОР. Так говоришь со мною дружески?
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Но ты не можешь мне помочь.
МАЙОР. По крайней мере, я могу с тобою вместе плакать.
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Плакать! у меня давно уже нет слез.
МАЙОР. Если не можешь плакать, то расскажи, что с тобою сделалось; это может облегчить сердце.
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Сердце мое подобно давно засыпанной могиле. Пусть гниет и истлевает то, что в ней сокрыто! На что ее разрывать и заражать воздух!..
МАЙОР. Пора тебе очистить свое сердце и принять на себя иной вид. – На что ты теперь походишь? – Стыдись! человек с таким разумом, с такими дарованиями, как может такой человек, который всегда был философом, столько уничижен быть судьбою! – Если ты пострадал от плутов и обижен ими, то это все ничего; если ты несколько лет сидел в цепях за какое-нибудь преступление, то и это я прощу тебе.