Август Коцебу «Ненависть к людям»

НЕИЗВЕСТНЫЙ. Посмотри, Франц! мне кажется, что там, в аллее опять сверкают мундиры и чепчики. – Я уйду, и больше жить здесь не хочу.
ФРАНЦ. Хорошо, я стану приготовляться к отъезду.
НЕИЗВЕСТНЫЙ. Чем скорее, тем лучше. Так, а то в самый прекрасный день принужден я буду сидеть взаперти от этих зевак. И если они из настоящей придворной шайки, то, конечно, будут столько наглы, что и в горницу ко мне ворвутся. (Уходя.) Франц! я запрусь.
ФРАНЦ. А я здесь буду стоять на карауле. (Неизвестный уходит.) Если господа столько же любопытны, как и горничная девушка, то я принужден буду опять отделываться от них своею грубостью. Но пусть их спрашивают, я буду отвечать. Они немного узнают от меня, потому что я и сам ничего не знаю.

ЯВЛЕНИЕ IV

ГРАФИНЯ с МАЙОРОМ и ФРАНЦ.

ГРАФИНЯ. Посмотри, там кто-то чужой. – Конечно слуга.
МАЙОР. Послушай, друг мой, не можно ли поговорить нам с твоим господином?
ФРАНЦ. Нет.
МАЙОР. Хоть несколько минут.
ФРАНЦ. Он заперся.
ГРАФИНЯ. Скажи ему, что здесь его дожидается дама.
ФРАНЦ. Тогда он готов будет целый век там сидеть и не выйдет.
ГРАФИНЯ. Разве он ненавидит наш пол?
ФРАНЦ. Он ненавидит весь род человеческий, а об женщинах и слышать не может.
ГРАФИНЯ. Да за что ж?
ФРАНЦ. Может быть, что его обманули.
ГРАФИНЯ. Положим так, но это неучтиво.
ФРАНЦ. Мой барин неучтив, но когда дело идет о спасении человеку жизни, то не подорожит и своею.
МАЙОР. Это во сто крат лучше голой учтивости. – Однако ж и мы не из одной только учтивости пришли сюда; жена того Графа, которого господин твой из воды вытащил, желает изъявить ему благодарность.
ФРАНЦ. Он этого не любит.
МАЙОР. Странный человек!
ФРАНЦ. Он ничего столько не желает, как быть всегда далее от людей.
ГРАФИНЯ. Поэтому он очень недоволен своею участью.
ФРАНЦ. Видно, что так.
ГРАФИНЯ. Может быть от несчастной любви?
ФРАНЦ. Может быть.
ГРАФИНЯ. Или не побродяга ли он какой?
ФРАНЦ. Статься может.
ГРАФИНЯ. Как бы то ни было, но мне хочется знать кто он таков?
ФРАНЦ. И мне также.
ГРАФИНЯ. Как! будто ты не знаешь?
ФРАНЦ. О! я его очень знаю, то есть собственно его: сердце его и душу. Неужели вы думаете, что людей тогда только знать можно, когда ведаешь их имя?
ГРАФИНЯ. Браво! он говорит как добрая книга. – Теперь мне еще больше хочется познакомиться с его господином. Скажи, кто он таков?
ФРАНЦ. Ваш покорный слуга. (Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ V

ГРАФИНЯ и МАЙОР.

ГРАФИНЯ. Странно! всякий хочет себя отличить от других; иной объезжает целый свет, другой прячется в маленькую хижину…
МАЙОР. А слуги подражают господам.
ГРАФИНЯ. Пойдем, братец, поищем Графа. Он шел там через луг с Госпожою Миллер.
МАЙОР. Я должен, сестрица, сказать тебе наперед одно слово: я влюблен.
ГРАФИНЯ. В который раз.
МАЙОР. В первый раз от роду.
ГРАФИНЯ. Поздравляю.
МАЙОР. Ты до сих пор избегала моих вопросов. – Кто она такова? Пожалуй, сестрица, скажи правду; шутка имеет свое время.
ГРАФИНЯ. К чему пристало, братец, так важно говорить о первой глупости в свете, о любви? – Кто такова Госпожа Миллер, то я уже тебе сказывала, что не знаю. Но впрочем, что мне известно об ней, того от тебя не утаю. – Помнится года с три тому, как в сумерки вдруг объявили мне о неизвестной какой-то женщине, которая желает со мною наедине поговорить. Я велела впустить ее, и Госпожа Миллер явилась перед меня с тою благопристойностию, скромностию, которые тебя столько прельстили. Но на лице ее изображалась тогда чрезмерная горесть и замешательство, что теперь обратилось в тихую задумчивость. Она, бросясь к ногам моим, со слезами упрашивала спасти несчастную от отчаяния. Сказав, что она много доброго обо мне слышала, предлагала, чтоб я приняла ее к себе в горничные девушки. Тщетно я старалась узнать о причине ее горестей; она всегда скрывала свою тайну, и день ото дня более обнаруживала добродетельное свое сердце и просвещенный разум. Я перестала любопытствовать, а она не была уже моею горничною девушкою, а сделалась моею подругою. Проезжаясь некогда с нею здесь, я приметила в глазах ее тайное восхищение, с каким душа ее прилеплялась к красотам природы; я сделала ей предложение остаться в деревне и принять на себя домашнее хозяйство. Она, схватив мою руку, прижала ее к своим устам с необыкновенною горячностью; благодарная душа ее утопала в безмолвных слезах. – С того времени она живет здесь и тайно делает много добра; всякое творение, которое к ней приближается, обожает ее. Кажется, братец, что я теперь все сказала тебе, что знала.
МАЙОР. Слишком мало для удовольствования моего любопытства, но, однако ж, довольно для того, чтоб утвердить меня в моем намерении. Сестрица! – Помоги мне. – Я на ней женюсь.
ГРАФИНЯ. Ты!
МАЙОР. Я.
ГРАФИНЯ. Барон фон дер Горст?
МАЙОР. Фи! – я не ожидал от тебя таких слов.
ГРАФИНЯ. Пожалуй, не очень горячись. Высокие и превосходные основания равенства всех состояний бывают прекрасны только в романах; но мы живем не в мысленном свете. – Подумай, что о тебе скажут; тебе никуда показаться будет нельзя.
МАЙОР. Не припоминай мне об людских пересудах: я люблю, и люблю страстно; после этого тебе нечего говорить. Я уже не ветреный мальчик, которым владеют одни страсти: ты видишь перед собою такого человека, который….
ГРАФИНЯ. Который хочет жениться.
МАЙОР. Нет. Который разумно и хладнокровно взвесил пользу с предрассудком, домашнее спокойствие и удовольствие с блеском двора, счастие жизни с пустыми обыкновениями. Я знаю отношения необходимые в общежитии, знаю их и почитаю; женясь, поеду я жить в деревню, и уверен, что буду доволен сам собою. Чтобы сделать счастливыми моих поселян, не нужно мне никакое титло; а чувствовать собственное мое благополучие научает меня сердце. Но если ты меня почитаешь за столь легкомысленное животное, что я, имевши у себя такую жену, когда-нибудь соскучусь, то разве нет у меня приятелей, нежной и резвой сестры, веселого зятя? – Не может быть, чтоб такая невестка могла быть противна Графине Винтерзее.
ГРАФИНЯ. Ты право забавен.
МАЙОР. Скажи ж, в чем может быть остановка?
ГРАФИНЯ. Все это очень хорошо и трогательно, план превосходный… только ты позабыл небольшое обстоятельство.
МАЙОР. Какое?
ГРАФИНЯ. Пойдет ли еще за тебя Госпожа Миллер.
МАЙОР. В этом-то, сестрица, мне и нужна твоя помощь. (Взяв ее за руку.) Милая Генриетта! ты знаешь мое сердце; ты знаешь, что я в таком случае шутить не люблю. Взросши в Париже между разрумяненными и влюбчивыми женщинами, я получил омерзение к вашему полу. Двор всегда представляет мне скучное и несносное единообразие; в приватных же домах видел я людей, которые по принуждению друг друга терпели, и один к другому ласкались только для того, что учтивость вошла в обыкновение. Повсюду мне встречались суетные женщины и вконец разоренные мужья, глупые матери и избалованные дети…
ГРАФИНЯ. Вот картина! только в Хогартовом вкусе. -
МАЙОР. Ах, милая Генриетта! пришел и мой час.
ГРАФИНЯ. Ничто тебе! жаль только, что выбор твой пал на кроткую и благонравную женщину. Ксантиппе бы должно было приковать тебя к торжественной своей колеснице.
МАЙОР. Такая только душа и могла пленить упорное мое сердце. Итак, – милая Генриетта – ты, с которою я питался одною грудью…
ГРАФИНЯ. Извините, сударь, у меня была другая кормилица.
МАЙОР. Какие досадные шутки!
ГРАФИНЯ. Чудной человек! о чем же плакать и вздыхать, когда тебе открывается такое благополучие? Вот тебе моя рука, что я сделаю все, что могу. Тс! чуть было нас не подслушали! они идут. Убирайся прочь со свадебною своею докукою. Ожидай спокойно игры, а я между тем потасую карты.

ЯВЛЕНИЕ VI

ЭЙЛАЛИЯ, ПРЕЖНИЕ и потом ПЕТР.

ГРАФ. Ну сударыня, подлинно, что вы легки на ногу!
ЭЙЛАЛИЯ. Я привыкла к ходьбе. Если б и вы недели четыре сряду всякий день постольку ходили, то б также легки были.
ГРАФИНЯ. Где вы были? – мы вас искали.
ГРАФ. Где мы были? когда ходишь с Госпожою Миллер, то легко забыться, где бываешь.
ЭЙЛАЛИЯ. Я водила Графа на тот пригорок, с вершины которого можно обозреть всю долину и видеть, как река внизу извивается.
ГРАФ. Так, так. Вид прекрасен; а стоять подле Госпожи Миллер и слушать, как красноречиво описывает она прелести природы, еще прекраснее. Но не погневайтесь, впредь вы меня туда уже не залучите; ноги мои очень жалуются, да и подлинно есть от чего: я едва их слышу под собой.
МАЙОР. Пойдем домой. Там на мягкой софе отдохнете.
ГРАФ. Одна мысль о том усладительна! Но я так устал и так пить хочу, что мне должно сперва отдохнуть и промочить засохшее горло. Как ты думаешь, любезный шурин, ведь бы не худо было велеть принести в беседку пару трубок и бутылку английского пива?
ГРАФИНЯ. Делайте себе, что хотите; а мы между тем еще несколько погуляем. (Дает брату своему знак.)
МАЙОР (Графу). Я с вами согласен.
ГРАФ. Изрядно. Эй! нет ли здесь кого? – Тьфу, пропасть! И послать некого. Я насмерть не люблю, чтоб ходили за мною большие повесы, а теперь досадую на себя, что не взял слуги. (Всюду посматривая.) Посмотри, мне кажется, что это Петр внизу там, на дороге трясет грушу. Так, это он – Петр! эй, Петр!
ПЕТР (издали). Ну! что там?
ГРАФ. Сюда, повеса! сюда! после нажрешься.
ПЕТР (приходит). Вот я уж здесь.
ГРАФ. Сбегай в замок и принеси для нас трубки и бутылку английского пива. Набитые трубки с табаком, слышишь ли ты?
ПЕТР. Для нас!.. набитые трубки с табаком… слышу… для нас! (Уходит.)
ГРАФ. Пойдем, брат, пойдем, покамест выберем себе хорошенькое местечко. Видно, что дамы не хотят с нами идти, да у них же и носы причудливы, не любят табачного дыму. (Уходит. Майор следует за ним, сделав еще несколько скрытных знаков сестре своей.)

ЯВЛЕНИЕ VII

ГРАФИНЯ и ЭЙЛАЛИЯ.

ГРАФИНЯ. Что, Госпожа Миллер! нравится ли вам этот человек, которой лишь теперь пошел отсюда?
ЭЙЛАЛИЯ. Кто?..
ГРАФИНЯ. Брат мой.
ЭЙЛАЛИЯ. Он достоин быть вашим братом,
ГРАФИНЯ (сделав учтивый поклон). Покорно благодарю. Это я запишу в свою книжку.
ЭЙЛАЛИЯ. Без ласкательства скажу вам, Графиня, что почитаю его за умного и хорошего человека.
ГРАФИНЯ. И за прелестного?
ЭЙЛАЛИЯ (равнодушно). О! конечно.