Август Коцебу «Ненависть к людям»

ГРАФ. Насилу мы доехали. Что это за дорога! – Госпожа Миллер! вы теперь видите во мне инвалида, который впредь ни под каким знамем служить не хочет, кроме вашего. (Обнимает ее.)
ЭЙЛАЛИЯ. Мое знамя уединение.
ГРАФ. И на всех сторонах развевают купидончики.
ГРАФИНЯ (между тем также обнимает дружески Эйлалию, которая ей равномерными отвечает ласками). Ты позабыл, любезный муженек, что я здесь; пожалуй, не очень обнимай ее при мне.
ГРАФ. Тьфу, пропасть! Что ж ты думаешь, чем хуже я твоего щеголеватого братца? Он заездил пегую мою четверню до полусмерти, чтоб только несколькими минутами ранее сюда залететь.
МАЙОР. Ежели бы я знал прежде все приятности здешнего пребывания, то бы подлинно поспешил.
ГРАФИНЯ (к Эйлалии). Не правда ли, что мой Вильгельм очень вырос?
ЭЙЛАЛИЯ. Милое дитя! (Приседает к нему, и вдруг глубокая задумчивость является на лице ее.)
ГРАФ. Ну, Биттерман! я думаю, что ты постарался о хорошем обеде.
БИТТЕРМАН. Сколько возможно было в такой скорости… (Граф дает снять с себя сюртук; между тем Майор отводит Графиню в сторону.)
МАЙОР. Скажи пожалуй, сестрица, какую драгоценность скрыла ты в своей деревне?
ГРАФИНЯ. Ха! ха! ха! Господин ненавистник женщин! поймали тебя.
МАЙОР. Сделай милость, отвечай!
ГРАФИНЯ. Изволь, ее зовут Миллер.
МАЙОР. Это я знаю; но -
ГРАФИНЯ. Но более и я не знаю.
МАЙОР. Шутки в сторону! я бы желал знать -
ГРАФИНЯ. Шутки в сторону, братец! я желала бы, чтобы ты теперь оставил меня в покое. (Громко.) Боже мой! Сколько мне дела! а особливо надобно поскорей переодеться; того и смотри, что кто-нибудь из соседних дворян приедет поздравлять с приездом. – Пойдем, Вильгельм, со мною. Прощай покамест, госпожа Миллер! (Уходит с сыном.)
МАЙОР (про себя). Я в странном положении. (Хочет выйти.)
ГРАФ. Куда, брат, куда?
МАЙОР. В свою комнату.
ГРАФ. Останься! пойдем пока до обеда прогуляться в зверинец.
МАЙОР. Извините. – У меня в голове прогуливается так много мыслей, что я не в состоянии теперь думать ни о какой другой прогулке. (Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ VI

ГРАФ, БИТТЕРМАН, ПЕТР и ЭЙЛАЛИЯ.

ГРАФ (раскидывается в креслах. Эйлалия стоит в стороне, вынимает недовязанный чулок и отирает по времени свои слезы). Что, Биттерман, ты все еще также глуп?
БИТТЕРМАН. Ко всенижайшим услугам Вашего Высокографского Сиятельства.
ГРАФ. Я думаю, что у нас с тобою будет очень много шуток?
БИТТЕРМАН. Воля Вашего Высокографского Сиятельства.
ГРАФ (указывая на Петра). А это что за повеса?
БИТТЕРМАН. С почтением доложить честь имею, это мой родной сын, по имени Петр. (Петр шаркает ногами.)
ГРАФ. Эк он шаркает! – Ну что у вас здесь делается?
БИТТЕРМАН. Все хорошо. Я, не хвастаясь, могу сказать, что работал как лошадь.
ГРАФ. Для чего не так как осел?
БИТТЕРМАН. Или как осел, когда угодно так Вашему Высокографскому Сиятельству. – Травы в нынешнем году очень хороши, а рожь повредил червь.
ГРАФ. Водятся ли здесь дичь? есть ли зайцы?
БИТТЕРМАН. Дичины премножество, а зайцев хоть не трави.
ГРАФ. Да охотник ли ты?
БИТТЕРМАН. Прежде сего был охотник; но года с четыре тому назад, как приключилось мне несчастье застрелить вдруг троих дворовых гусей, которые мне показались бабами птицами, то с тех пор и за ружье уж не принимался. Петр мой стреляет иногда воробьев.
ПЕТР. Я стреляю воробьев.
БИТТЕРМАН. Я сделал для Вашего Высокографского Сиятельства неподалеку прекрасную потешку. Извольте посмотреть, как я убрал зверинец; вы его не узнаете. Я сделал пустыньку и лабиринт, обелиск и развалины старого разбойничьего замка, и все экономно, все с бережливейшею бережливостью. Хи-хи-хи! там я, например, построил чрез речку Китайский мостик. Как вы думаете, Ваше Сиятельство, из чего я это построил?  Хи-хи-хи! из старого развалившегося курятника.
ГРАФ. Может быть, все это из гнилого лесу. И мост еще цел?
БИТТЕРМАН. Он стоит ничем невредим.
ГРАФ (вставая). Ну посмотрим, что у тебя там за великолепие. Между тем вели стол накрывать.
БИТТЕРМАН. Стол уже приготовлен; я буду иметь честь проводить Ваше Высокографское Сиятельство с нижайшим почтением.
ПЕТР. И я буду иметь честь…
ГРАФ (отходя). Вы так прилежно вяжете, сударыня, как будто бы все пропитание свое получали от чулок. (Уходит с Биттерманом и Петром.)
ЭЙЛАЛИЯ (одна). Что так сильно меня потревожило? Сердце обливается кровью, слезы льются. Мне казалось, что я преодолела тоску свою, и, по крайней мере, получила наружную веселость, которая некогда была мне так свойственна. Вид Графского дитяти тяжко, тяжко поразил меня, когда Графиня назвала его Вильгельмом. Ах! она не знала, что пронзила сердце мое раскаленным кинжалом – у меня есть также Вильгельм! Я думаю, что теперь он также вырос, как и сын ее, если он еще жив… Ах, если он жив еще! кто знает? может быть, что он уже давно и с Амалией предстоит пред лицом Божьим и вопиет против меня! – На что терзаешь ты меня, мучительное воображение? на что заставляешь раздаваться в ушах моих беспомощному их стенанию? на что представляешь мне бедных малюточек, борющихся с ядовитою корью и оспою, с засохшим языком, жаждущих питья, которое подает им рука наемника, а может быть и отказывает? – Ах! они оставлены своею бесчеловечною матерью! (Горько плачет.) Какое бедное и презренное я творение! и это ужаснейшее чувствование возбудилось во мне только нынче! Лишь ныне, когда личина столь нужна для меня!

ЯВЛЕНИЕ VIII

ЛОТТЕ и ЭЙЛАЛИЯ.

ЛОТТЕ (входит, бранясь в дверях). Да!.. так!.. очень кстати, не лучше ли в конюшне? – Ваша услужница, Госпожа Миллер. Я требую себе такой комнаты, которая бы прилична была для порядочной женщины.
ЭЙЛАЛИЯ. Я думаю, что для вас опростали очень хороший покоец!
ЛОТТЕ. Хороший покоец! Очень хорош, назади, подле лестницы. Мне там от ходьбы не дадут глаз сомкнуть.
ЭЙЛАЛИЯ (кротко). Я сама жила там целый год.
ЛОТТЕ. Право? Ну, так я советую вам опять туда ж перебраться. Позволь сказать, сударыня, между людьми есть великая разница; кто к чему смолоду привык. Покойный мой батюшка был придворный лейб-кучер, а иные Бог знает, откуда взялись. Я думала было, что вы свою комнату мне уступите.
ЭЙЛАЛИЯ. С охотою, если прикажет Графиня.
ЛОТТЕ. Если прикажет Графиня? вот тебе на! Кто станет докучать знатным господам о таких безделицах? Я велю свой сундук туда отнесть, куда мне надобно.
ЭЙЛАЛИЯ. Вы это можете сделать, только не в мою горницу.
ЛОТТЕ. В вашу горницу, сударыня!
ЭЙЛАЛИЯ. Ключ от нее теперь у меня в кармане.
ЛОТТЕ. Так пожалуйте его мне.
ЭЙЛАЛИЯ. Если прикажет Графиня, то в минуту отдам.
ЛОТТЕ. Провал бы все побрал! Из чего я бьюсь? что за радость жить здесь между курами и гусями?

ЯВЛЕНИЕ IX

ПЕТР и ПРЕЖНИЕ.

ПЕТР (вбегает вдруг, запыхавшись). Ах, Боже мой!  ах, Боже мой!
ЭЙЛАЛИЯ. Что такое?
ПЕТР. Милостивый наш Граф упал в воду! Его Сиятельство изволил захлебнуться.
ЛОТТЕ (вместе). Кто? что?
ПЕТР. Милостивый наш Граф -
ЭЙЛАЛИЯ. Захлебнулся?
ПЕТР. Так.
ЭЙЛАЛИЯ. И умер?
ПЕТР. Нет, он не умер.
ЭЙЛАЛИЯ. Ну, так сделай милость, не кричи и не испугай Графини.
ПЕТР (изо всей мочи). Мне не кричать? Ах, батюшки! как мне не кричать? – Со всего его Сиятельства течет вода, как с лягавой собаки!

ЯВЛЕНИЕ X

ГРАФИНЯ, МАЙОР вбегают с разных сторон и ПРЕЖНИЕ.

ГРАФИНЯ. Что такое?
МАЙОР. Что за крик?
ЭЙЛАЛИЯ. Не пугайтесь, сударыня. Я думаю, что ничего не значащее приключение. Граф подошел очень близко к воде и обмочил себе несколько ноги.
ПЕТР. Как пить не ноги? Он и с головою окунулся в воду.
ГРАФИНЯ. Боже мой!
МАЙОР. Я спешу.
ЭЙЛАЛИЯ. Останьтесь здесь, сударь, а вы, Графиня, успокойтесь! Как бы то ни было, по крайней мере, Графа спасли. Не правда ли, Петр?
ПЕТР. Так, Его Сиятельство не мертв, но весьма мокр.
ГРАФИНЯ. Говори, дружок, говори!
МАЙОР. Расскажи все, что ты знаешь!
ПЕТР. С начала до конца?
ГРАФИНЯ. Так, так, только поскорее.
ПЕТР. Ну вот: мы все трое были здесь в горнице: я, мой батюшка и Граф.
ЭЙЛАЛИЯ. Мне кажется, что Петр таким образом и до вечера не окончит своей повести. Коротко сказать, они были здесь в горнице и пошли провожать Графа.
ПЕТР. Так.
ЭЙЛАЛИЯ. В зверинец.
ПЕТР. Так.
ЭЙЛАЛИЯ. И там осматривали все …
ПЕТР. Точно так! да почему вы знаете все это?
ЭЙЛАЛИЯ. Ну, что далее случилось?
ПЕТР. То-то, вот тут и запятая. Мы пошли вниз к ручью и пришли к Китайскому мосту, который мой батюшка построил из старого курятника. Граф взошел на мост и сказал, что очень приятно смотреть, как река извивается там сквозь кустарники; облокотился немножко о перильцы; перильцы вдруг рухнули, и его Сиятельство бултых в воду.
ЭЙЛАЛИЯ. Однако ж ведь вы тотчас его вытащили.
ПЕТР. Я не вытаскивал.
ЭЙЛАЛИЯ. Так отец твой?
ПЕТР. Батюшка также не вытаскивал.
ЭЙЛАЛИЯ. Неужли ж вы его так и оставили?
ПЕТР. Нет, мы учали оба кричать изо всей мочи. Я думаю, что слышно было по всей деревне, как мы закричали.
ЭЙЛАЛИЯ. И тогда прибежали на помощь.
ПЕТР. Тогда прибежал тот господин, чужестранец что ли он какой, который живет там подле старого Товия, и который никогда не говорит ни слова. Это черт знает что за человек! вмиг соскочил в воду, учал нырять как утка, схватил Его Сиятельство за волосы и вытащил на берег.
ГРАФИНЯ. Награди Боже этого человека!
МАЙОР. Да где ж теперь они остались?
ПЕТР. Они идут вверх по аллее.
ЭЙЛАЛИЯ. И чужестранец с ними?
ПЕТР. Как бы не так! он от них убежал. Граф лишь опомнился, то хотел было его поблагодарить, но его ни тут-то было, уж и след простыл.

ЯВЛЕНИЕ XI

ГРАФ, БИТТЕРМАН и ПРЕЖНИЕ.

ГРАФИНЯ (встречая своего супруга, бросается обнимать его). Ах! мой любезный!
ГРАФ (не допуская до себя). Не подходите близко! ведь вы видите, что я весь мокрехонек.
ГРАФИНЯ. Ради Бога, перемени поскорей платье.
ГРАФ. Хорошо. Но успокойся. Опасности никакой нет. Я человек служивый, не в первый раз попал в воду. Однако бы худо было, когда б не подоспел этот великодушный чужестранец. – Кто он таков, знает ли кто его? Биттерман насказал мне об нем такую чепуху…