Госпожа министерша

Н а т а. Да? Я не знала. (Замечает газеты на стуле.) Ию… сколько их, целая редакция.
Ж и в к а. Да мы подписались на весь год, и нам принесли все газеты с начала года. Правда, Васа?
В а с а. Да, с начала этого года и за весь прошлый.
Н а т а. Я не читаю газет, поверьте, не люблю, не читаю, разве только когда там что-нибудь очень интересное.
Ж и в к а. Да, да! (Многозначительно смотрит на Васу.) Васа, позвони по поводу того, что я тебе сказала. Скажи ему, пусть лучше домой не возвращается! (Уходит вместе с Натой.)

XIII

В а с а,  Ч е д а.

В а с а (сначала берет из шкатулки, стоящей на столе, папиросы, наполняет свой портсигар, а затем идет к правым дверям). Дара, Дара!.. Чеда здесь? Пожалуйста, скажи ему, пусть выйдет сюда. Я хотел бы с ним немного поговорить.
Ч е д е (входит). В чем дело, дядя Васа?
В а с а. Я хотел сказать тебе, Чеда… Слушай, что такое я хотел тебе сказать? Ах, да! Подумай, мы узнали, кто написал в газете!
Ч е д а. Да ну?
В а с а. Как ты думаешь, кто?
Ч е д а. Откуда мне знать?
В а с а. Ты!
Ч е д а. Да нет, не может быть!
В а с а. Право, ты!
Ч е д а. Кто бы это сказал!
В а с а. Знаешь, как мы узнали?
Ч е д а. Очень любопытно!
В а с а. Узнал Никарагуа и сообщил нам.
Ч е д а. Да разве этот Никарагуа все еще вмешивается в наши семейные дела?
В а с а. Нет, он не вмешивается, он только написал нам и требует сатисфакции.
Ч е д а. Пусть Анка и даст ему сатисфакцию.
В а с а. Да, этот пирог ты ему здорово испек, нужно признать. Но вот другой пирог, который ты испек Живке в газетах, тебе не удался.
Ч е д а. Подгорел малость.
В а с а. Здорово подгорел, а не малость! И вот, брат, не пристало тебе прибегать к подделкам.
Ч е д а. К каким подделкам?
В а с а. Ну, например, ты прежде всего подделал меня.
Ч е д а. Не понимаю.
В а с а. Понимаешь, как тут не понять. Представился человеку, что ты дядя Васа, а это, братец, подделка, и я из-за нее чуть не погиб. Ну, да что обо мне, пусть это тебе простится. Но ты подделал и Живку.
Ч е д а. Разве я кому-нибудь представлялся как министерша?
В а с а. Нет, но ты написал, что она отвратительная баба, а это подделка.
Ч е д а. Ну, насчет этого не знаю.
В а с а. А знаешь, друг, этим ты совершил самый большой грех, какой только может совершить живой человек. Убьешь человека – найдешь у закона какие-нибудь смягчающие обстоятельства; ограбишь церковь – опять найдешь у закона снисхождение; подожжешь у соседа дом – тоже; но если ты открыто скажешь о теще, которую считают добродетельной, чтобы найти для этого преступления смягчающие обстоятельства.
Ч е д а. Я, видите ли, этого не знал.
В а с а. Конечно, не знал, не знал ты и того, что все это дело плохо для тебя кончится. Давай-ка мы с тобой серьезно поговорим.
Ч е д а. Знаю, знаю уж, вы хотите мне посоветовать оставить жену.
В а с а. Да нет, какая там жена, сейчас речь идет о более важных вещах, чем жена. Оставь то, о чем я с тобой раньше разговаривал: это я говорил по министершиной указке и тогда, конечно, должен был говорить всякую чепуху. А вот то, о чем я хочу поговорить с тобой сейчас, – это уже по моему собственному разумению.
Ч е д а. Итак, я слушаю.
В а с а. Все это дело с газетами, как ты и сам видишь, зашло далеко, весьма далеко. Сам Сима оказался в очень трудном положении. Он недавно говорил нам по телефону, что дело будет вынесено на заседание министров еще сегодня до полудня.
Ч е д а. Это хорошо!
В а с а. Знаешь, я кое-то придумал – и целиком уж своим умом, – как сделать, чтобы это дело каким-нибудь образом замять!
Ч е д а. Ну и замните!
В а с а. А как я могу замять! Я тут ничего не могу, только ты можешь. Если бы ты, например, написал прямо так: то, что я наплевал, согласен вылизать.
Ч е д а. А кто будет вылизывать?
В а с а. Ты, брат!
Ч е д а. Нет уж, извините!
В а с а. Да нет, так только говорится. Надо просто написать: все то, что я написал в газетах, – неправда.
Ч е д а. Я понимаю, но ведь это правда.
В а с а. Знаю, что правда, но… братец мой, правда никогда не говорится в глаза, и правда никогда не печатается в газетах. Правда удобна, чтобы вразумить с глазу на глаз, в семье, а где же ты видел или слышал, чтобы правда говорилась открыто?
Ч е д а. И все это по вашему собственному разумению?
В а с а. Конечно. Видишь ли, я думаю, если б ты так написал, я отнес бы Симе до заседания. Они на министерском заседании к нему: «Что это такое, господин Сима, в газетах?» А он им: «Пустяки, извольте вот прочесть!» – и развернет твое письмо.
Ч е д а (как бы в восторге). Ах как было бы хорошо!
В а с а. И я думаю, было бы хорошо. А то ведь, видишь, иначе они ему могут сказать: «Братец Сима, ты осрамил весь кабинет, и, чтобы спасти его репутацию, подай-ка, братец Сима, в отставку!»
Ч е д а (изображая еще больший восторг). Ах, как было бы хорошо!
В а с а. Что?
Ч е д а. Вот это!
В а с а. Чтобы Сима подал в отставку?
Ч е д а. Конечно.
В а с а (разочарованно). Ишь ты!.. И чего я все это говорю, язык себе мозолю. Я-то думал, что говорю с умным человеком.
Ч е д а. И я так думал, разговаривая с вами, но, как видно, мы оба ошиблись.
В а с а. И еще как ошиблись!

XVI

П е р а  К а л е н и ч,  т е  ж е.

К а л е н и ч (входит с улицы). Здравствуйте, здравствуйте!
В а с а. Здравствуй!
К а л е н и ч (Чеде). Честь имею представиться, Пера Каленич. (Васе.) Дома тетя Живка?
Ч е д а. А господин?..
В а с а. Наш родственник.
К а л е н и ч. Ближайший родственник по женской линии.
Ч е д а. Очень приятно. Я зять тети Живки.
К а л е н и ч (жмет ему руку). Вы? Боже мой, а мы с вами незнакомы. Слушайте, может быть, даже лучше, что тети Живки а данный момент здесь нет, и мы втроем, как мужские представители семьи, устроим небольшой семейный совет.
Ч е д а. Пожалуй, только объявите повестку дня.
К а л е н и ч. На повестке дня, как вы знаете, нападение в сегодняшних газетах на тетю Живку. (Чеде.) Вы, наверное, читали?
В а с а. Да, он читал.
К а л е н и ч. Итак, я составил ответ. Ведь это, если хотите, наша обязанность как членов семьи защитить тетю Живку от столь гнусной клеветы.
Ч е д а. Конечно!
К а л е н и ч. Хотите выслушать мой ответ? (Вынимает из кармана бумагу.) Мой ответ я адресую тому ослу, который написал это а газете. (Чеде.) Как вы думаете, обозвать его лошадью или ослом, что посоветуете?..
Ч е д а. Это безразлично, не вижу никакой разницы. Но подумал или вы, что тот, кого вы назовете лошадью или ослом, разобьет вам нос?
В а с а (про себя). Опять нос!
К а л е н и ч. Я и об этом подумал, но я не подпишусь под ответом.
Ч е д а. А, так? Ну, это другое дело.
К а л е н и ч. Ну буду вам читать всего. В своем ответе я очень ловко изложил все дело. Я говорю, что господин, о котором идет речь, представитель одного иностранно государства – Никарагуа – и в качестве такового пришел ради определенных официальных переговоров, ну, скажем, для заключения торгового договора.
Ч е д а. С госпожой Живкой?
К а л е н и ч. Нет, с нашим правительством. Затем я говорю, что у вышеупомянутой госпожи министерши, к которой он пришел, в то время еще не было в доме приемной, и так как в тот момент она была занята, то впустила вышеозначенного господина в комнату прислуги, чтобы он подождал там, как в приемной.
Ч е д а. А зачем он снял сюртук?
К а л е н и ч. Объясняю: сюртук он снял потому, что вышеозначенная комнатка была очень низка и тесна.
Ч е д а. Это вы очень хорошо заметили. Мне никогда такое не пришло бы в голову. У вас получилось необыкновенно остроумно.
К а л е н и ч. Правда ведь?
Ч е д а. Мне весьма приятно, что у меня такой остроумный родственник. Ну, дядя Васа, теперь нам больше не о чем заботиться. Все в полном порядке. Если то, что написал этот господин, появится в газетах, дело будет совершенно улажено.
В а с а. Только не было бы поздно!
К а л е н и ч. Почему поздно?
Ч е д а. Да знаете, не исключена возможность, что господин Сима еще сегодня подаст в отставку.
К а л е н и ч (неприятно поражен). Дядя Сима?
Ч е д а. Да, дядя Сима.
К а л е н и ч. Не может быть!
Ч е д а. И все из-за статьи в газете.
В а с а. Да, к сожалению, из-за статьи.
К а л е н и ч. Но почему, скажите, пожалуйста? Из этого ничего хорошего не получится. И, наконец, я не вижу, в чем он виноват.
Ч е д а. Он-то нет, но обычно шишки валятся на того, кто не виноват.
К а л е н и ч. Вы уверены, что он подаст в отставку?
Ч е д а. Нет, не уверен, но так думают и говорят.
К а л е н и ч. А как по-вашему? Не лучше ли мне подождать с ответом… Сначала посмотреть, какова будет ситуация, обо, как мне думается, если он подаст в отставку и больше не будет министром, отпадает всякая необходимость в защите, не правда ли?
Ч е д а. Конечно. Точно так же и я думаю. И мало того. Если он подаст в отставку и не будет министром, нет смысла быть с ним в родстве.
К а л е н и ч. Ну да!
Ч е д а. Я, например, – скажу вам откровенно, – если он больше не будет министром, думаю совсем отречься от родства с госпожой Живкой.
К а л е н и ч. А вы думаете, он действительно подаст в отставку?
Ч е д а. По правде говоря, я думаю, что он уже подал.
К а л е н и ч. По правде говоря, я уж и не такой близкий родственник.
В а с а. Смотри-ка! Не ты ли вчера говорил, что ты ближайший родственник?
К а л е н и ч. Да, не говорю, что нет, но больше по женской линии, а знаете, родство по женской лини не всегда бывает вполне достоверным.
В а с а. Да разве ты не говорил, что скорее умрешь, чем позволишь оспаривать у тебя это родство?
К а л е н и ч. Да, я так выразился, но в переносном смысле.
Ч е д а. Разумеется, только в переносном смысле. Вы этого, дядя Васа, понять не можете.
В а с а. Не могу.
Ч е д а. Когда-то, во временя оно, родня была родней; теперь обстоятельства изменились – и родня может быть родней также и в переносном смысле.
К а л е и ч. Вы совершенно правильно схватывает суть дела.
В а с а. А я, ей-богу, ничего не схватываю!